Вездеходы наконец сошлись у горизонта. И пошли по огню внутренним, более узким кругом. Вскоре их застлало дымом: потушенные участки невыносимо чадили. Обе бригады шли и простегивали огонь — тросом, фалом, веревкой, ремнем. Когда вездеходы опахали второй круг, внезапно обнаружилось, что пылает пятачок лагеря, на котором две бочки с бензином.
— Куда?! — опять закричал Каратай. По промасленной жести бочки уже слегка пыхнуло пламя. — Стой! Назад! Назад, кому говорю!
Но Каюмов из-за рева двигателя, конечно, не слыхал его. На всей скорости развернул «семерку» вплотную перед бензином. Корму занесло на сорванном дерне. Казалось, вездеход слетел с гусениц. Но тут Юрий так газанул, что мох, дерн, вода полетели из-под гусениц, словно из водомета. Снова сдал назад. И снова рванул. Бочки с верхом были засыпаны желто-зелено-черными лохмотьями. Остервенелый вездеход ринулся выписывать круги и восьмерки на дымящемся полигоне. Екимов не удержался и радостно завопил:
— Могет-хан... — и закашлялся до красноты, до слез.
Пожар сбивали до ночи. Неутомимее и злее других накидывался Кешка. Каверзная губка снова и снова занималась пламенем, он крутился волчком, перелопачивал моховую подушку вокруг себя, был череп до копоти, у него прогорел сапог, но, если кто-то отнимал у него лопату, он в ответ отнимал веревку и стегал как кнутом.
Ночью все пожарище багровело и светилось, будто у светлячков произошел демографический взрыв.
— От нас пошло, — тяжело дыша, переговаривались парни, шатаясь и утирая обильный пот.
— Кто-то окурок кинул.
— Тут не окурок! Тут костерок! А ну, кто дымовик раскладывал? — гаркнул всегда добрый, а теперь разъяренный Амбал.
Солнце расплодило тучи комаров, и главной стала проблема, не предусмотренная никакими коэффициентами: чтобы сходить на двор, приходилось разжигать дымовик.
— Кешка! — заподозрил Соколов.
— Его к огню хоть не подпускай! — говорил Васильков. — Он нас чуть не спалил соляркой.,.
— А потушил? Тушил, тебя спрашиваю? — Ферапонт одной рукой сгреб Кешку «за душу», намотал на кулак его спецовку и без усилия вознес подкидыша над собой.
— Отставить, — тихо сказал Каратай. Когда Кешка оказался рядом с ним, Саша показал ему на закопченных, умаянных парней, на черное поле вокруг, на недостроенный сигнал на козлах: — Ты все только в рублях понимаешь. Перевожу: полдня простоя двух бригад, восемьдесят га испорченных пастбищ, шесть часов работы трех вездеходов. Тысчонки четыре потянет твой костерок. Женя, — обратился он к Кивачу, — пиши акт, И завтра в Таз.
Однако даже вздыбленный Кешка держался с достоинством и невозмутимо отвечал:
— А вот и не я. Съели? Не я!
Тогда к нему подошли Екимов и Савельев:
— Не врешь?
— Нет.
Поверили не словам, а глазам и невозмутимости. Каратай оглядел подкидыша с головы до пят. Взгляд его изменился, он вспомнил, как ловко хлестал по огню прежде неумелый новичок, как ловко ходила у него ленивая раньше лопата. И пожал ему руку. Кешка растерялся от такой неожиданности и даже не обиделся на «вознесение». Саша самолично стал искать виновника и с пристрастием опросил свою бригаду. Парням нельзя было не поверить: не они. А кивачевские рабочие так и не признались.
— Им бы нашего Кешу — сразу почестнее стали бы!— сказал Игорь Екимову.
— И принципиального Савельева, — дружелюбно хохотнул в ответ Володя. — По части центрушек. Ты скажи лучше, о чем ты с ним вчера секретничал у костра?
— О живописи.
Пожар был последним приключением сезона, который уже перевалил за свой полдень.
Глава восьмая
В самый разгар работы, когда стихли даже несмолкающие говоруны и обе бригады работали истово, объяснялись взглядами и жестами и прекрасно понимали друг друга, послышался хорошо знакомый вертолетный рокот. Работу бросали почти с сожалением. Летчик, опасаясь плывуна, не глушил двигателя. Под взглядами обеих бригад неторопливо подошел Скрыпников. Молча пожал руки. Распаренные, бородатые, опьяненные азартом, каким заражали один другого, парни набрасывали ватники на плечи, утирались, закуривали. Кивач нес от вертолета орезиненное колесо на плече. Перед объединением он все же запросил базу о ленивце, но Каюмов привез ленивец, и о запросе не вспоминали. Скрыпников, однако, не забыл.