Володя согласился. Так же, как его карамель никому не показалась смешной, так и откровения Савельева, его мысли ничуть не казались смешными Володе. Игорь вспомнил «Прозору», и тот достал из кармана все те же конфеты, угостил.
— Настроение такое, — признался Савельев, — хоть стихи читай.
— А чо, и почитай!
Здесь все, как медленная оттепель,
Без подозренья на двуличность,
Речная временная отмель —
Вся в знаках отпечатков птичьих,
Задождевелые кусты не шелохнутся в ожиданье,
В неизмеримо дальней дали
Все наши крупные печали,
Как гнезда осенью, пусты, —
прочитал Игорь.
— Сам написал?
— А что, непохоже на настоящие?
— Еще как похоже!
— Нет, друг один...
Они с удовольствием удили под мерную дробь капель по брезенту курток, под дождь с грибными нитями и поволокой пара над рекой и кустистыми берегами, и охватывало удивительное настроение, полная умиротворенность, когда каждая мелочь добавляет и добавляет радости.
* * *
Уже целый месяц солнце не уходило с горизонта, маячило в нескольких градусах от полюса то к западу, то снова к востоку и поднималось после краткого отдыха, после «ночи». Сбились с режима, иной раз спали днем, а работали ночью. Двадцать три часа в сутки сияло сумасшедшее светило, торопилось растратить скопленные за зиму запасы энергии. Цвела и разрасталась карликовая березка, и подле десятисантиметрового ее кустика стоял такого же роста подберезовик. Цвела и наливалась морошка, желтели лютики, и отчаянные любители купались в озерках, похожих на проруби. Но лето было труднее весны: изводило комарье. Началась жара, усиленная работой. Раздеться же было невозможно: тут же впивались сотни игл. Рипудин и диметилфталат были, казалось, только подкормкой «тощим дьяволам». Озлясь, проводили брезентовыми рукавицами по спине идущего впереди человека — и по энцефалитно размазывалась толстая комариная каша. Спали в пологах из марли, но стоило прикоснуться боком к стенке, как спящий вскакивал с криком.
...Когда время перевалило за вторые бессонные сутки, спать расхотелось. Может, чифирь так взбодрил всех, а может, крайняя усталость перешла в свою противоположность — нездоровую активность, но последний знак сезона ставили чуть ли не с песнями. Трое шоферов, Кивач и кухня за два часа до завершения строительства натянули палатки и сварили обед. Оживленность пропала моментально, как только руки перестали орудовать инструментом. Свалились, почти не пообедав. Многие благодаря открытому месту и ветерку вытащили раскладушки из палаток и спали, не отмахиваясь от редких здесь комаров. Отсыпались за двое суток и с запасом еще на двое. А когда бригадиры выспались, вымылись и оформили документы на поставленные за неделю десять знаков, Бич и Амбал пошли будить остальных. В последние дни обе бригады сильно выдохлись. Двойной наряд поваров приготовил двойную порцию всех блюд. После обеда мылись в «семерке», превращенной в парилку, паковали вещи. Это был последний бивак перед возвращением на базу. Наконец погрузились, бригадиры сели на передние сиденья — и тронулись.
Машины швыряло на кочках, но все же нашлись смельчаки позагорать на кабинах и капотах. Попался огромный, километров в тридцать, участок полигональной тундры, ровной как стол и слегка заболоченной. Каюмов и Бич то и дело лихо обгоняли друг друга. Потом снова потянулась медальонная тундра с кочками метровой высоты. Оттаявшая мерзлота казалась обыкновенной глиной и выпирала из окон «медальонки» бесчисленными квашнями. На озерах и водных полыньях болот было полно птицы с молодняком.
Утих ветер, и комары налетели такими облаками, что из радиаторов запахло горелым. Фляжки с диметилфталатом то и дело переходили из рук в руки. Играли в карты, на ходу перекусывали, все молча и вслух строили планы: «Вот на базе!..» Спали, подменяли шоферов, застревали, рубили лес для переправы через речку, похожую на щель и глубокую, как шахта, утюжили окрестности в поисках бензина, плыли по реке, и выхлопные трубы пыхтели и булькали из-под воды; и снова тряслись на кочках — лишь бы скорее туда, где кино, столовая, газеты, зарплата. Потом в этом нескончаемом трехсуточном дне показались на горизонте колеблющиеся в волнах рефракции мачты аэропорта, вертолеты над оградками русского кладбища, какие-то вышки, которых пять месяцев назад вроде бы не было. Снег, укрывавший тогда поселок по уши, зимние наледи, окаменелые сугробы — все давно растаяло, но так и не стекло, не высохло до конца. Вездеходы; утюжившие улицу, были покрыты пегой грязью, как камуфляжем.