Весь Тазовск оказался не тем, каким оставался в памяти. Рядом с прежними стояло два новых, удивительно чистых барака. В них жили девушки-камералистки, приехавшие недавно. Девушки были в брюках и свитерах, выглядели непривычно, по-городскому. Вокруг конторы прохаживались молодые парни, одетые в шикарные противоэнцефалитные костюмы. Парни были чистые и выбритые, переполненные сознанием того, что они в Заполярье, и за одно это хотелось попрезирать их не молча, а вслух, и за то еще, что они очень уж хорошо устроились и не видели тундры. Той тундры.
— Откуда? — спрашивали они приветливо.
Им не отвечали, а приехавшие на грязных до тентов вездеходах, обросшие, багровые от загара, в распахнутых спецовках, порванных и грязных «ботфортах» почувствовали себя родными.
Бригадиры пошли отчитываться и получать разрешение на зарплату.
Сколько строилось планов, — получив деньги, «закупить продмаг с потрохами!». Но этим мечтаниям не суждено было сбыться. К прибывшим вышел Скрыпников. Поздоровался и объявил, что экспедиция сняла для них ресторан аэропорта. Это было что-то новое. Поговаривали, будто шеф сказал: «Если не можешь воспрепятствовать, то надо возглавить». В экспедиции все делается быстро, и через полчаса каждый сунул в спальник — кто восемьсот, кто полторы тысячи рублей. Предварительно скинулись на ресторан. Но нашлись и недоверчивые: «А, знаем мы эти финты — компотом будут накачивать!», кинулись все же в сельмаг. Ни уговоры, ни «дачи» не помогли, продавщицы спиртного не продавали.
— У нас распоряжение поселкового Совета — экспедициям не отпускать.
В бараках брились и гладили вещички, взятые со склада, — на люди абы как не пойдешь, ресторан — не барак. Узнали и про объявление в клубе: «Сегодня вечер полевиков. Вход СТРОГО по пригласительным билетам». Такая забота о них, сюрпризы Скрыпникова заставляли снова и снова изумляться этому человеку.
Ноги настолько отвыкли от туфель, что были невесомы. Игорь отыскал Катин голубой дом. Она ждала у окна: весь поселок был задолго до возвращения бригад взбудоражен вестью об их прибытии.
— Катюш... там ребята, — голос Игоря прервался. — Пойдем с нами, вечер экспедиции.
— А в письмах ты другой.
— Хуже?
— Нет, добрый и... наивный.
— Собирайся, Катюша, теперь у нас будет время поговорить.
Не такой, совсем не такой представлял он себе эту встречу, по ничего не мог поделать с собой, язык стал непослушен, движения неуклюжими, отчаянно колотилось сердце. Катя поняла его состояние, велела курить, пока она переоденется, расспрашивала и помогала прийти в себя. Когда она вышла к нему из соседней комнаты — в вечернем длинном сине-сером платье, в лаковых туфельках, грациозная и незнакомая, Игорь изумился. Ахнули и ребята, поджидавшие около клуба. Соколов старательно отворачивал от нее свой сплющенный нос, оробел и Каюмов, не успевший справиться со своим медвежьим обличьем, но в общем шуме и праздничном возбуждении они быстро справились со смущением. Екимов, тоже незнакомый в черном костюме тонкого сукна, галантно оттер Игоря, Катю подхватили под руки, шутили и смеялись, и полевое братство разделило радость встречи на всех. Только насупившийся Каратай поспешил к Кивачу и другим техникам и больше к бригаде не возвращался.
Скрыпников рассчитал точно. В зале оказались незнакомые камералистки, чьи-то жены и подруги, а присутствие женщин гарантировало порядок и приличие. После первого тоста и поздравления с окончанием сезона Владимир Алексеевич, тоже непривычный в «штатском» костюме, объявил благодарность и роздал, отдельно от полученной зарплаты, конверты с премиями. Тут уж не удержались — качнули начальника экспедиции, да под потолок! Едва успели опрокинуть по рюмке и управиться с легкими закусками, поднялся худрук Дома культуры, пригласил на концерт, специально им посвященный. Официантки тут же взялись заново накрывать стол, уже не для торжественной, а более обстоятельной части, для банкета. И такими знатными, славными удались и концерт, и ужин, и танцы потом, что промелькнули, казалось, за какой-нибудь час, не больше. Катя танцевала и танцевала с Игорем, молча глядела в глаза ему, а потом сказала без улыбки:
— Тебя почему-то очень трудно ждать.
— Ты мне снилась в тундре, Катя.
— Я знаю. Когда ты уезжаешь?
— Я останусь с тобой.
— Это не коньяк сказал?
— Это я сказал.
— Я думаю, тебе надо уехать. Одному.
— Почему?
— Ты начнешь жалеть о том, что остался... сразу же, как только останешься. Люди твоего склада всегда так...
— Нет, Катя. Ни о чем я не жалею. Если можно что- то сделать, надо делать, а не жалеть. А если ничего не поделаешь, то и жалеть не о чем.