Юрий Васильевич не морщился уже, когда слышал, что у кого-то из мастеров или специалистов есть в «заначке» дефицитные детали. Простой и раньше, он стал за этим ночным столом еще проще, и видно было, что ему недалеко до пенсии, на которую хочется уйти по возможности спокойно, без приключений. Он открылся:
— Молчать не будем — погорим тем же синим пламенем! Всех поснимают...
— А за укрывательство не пересажают нас? — прямо при Викторе спросил Пилипенко. И ни у кого не было хмеля ни в одном глазу. Наверное, это был тот случай, когда алкоголь необходим как предохранитель. Сергеев продолжал советы: сняться с места пожара сразу же хоть на километр, а уйти в тайгу, выписать на складе метров сто наждачной бумаги...
— Наждачки? — переспросил Лунев.
— Ну трубы-то копченые, поди. И дураку ясно будет, что горели.
— Стоп! — закричал Пилипенко. Через неделю наряды закрывать! Как мы его бригаду проведем? Невыполнение мотивировать надо.
— Поставить их на профилактический ремонт, — сразу предложил Тучнин.
— У тебя загашник есть хоть какой? — спросил Сергеев.
Наступила пауза. Раньше за задержку керна мастер сразу схлопотал бы выговор, да по простой. Набуренный керн — главное богатство бригады, его нельзя задерживать на буровой, иначе лаборатория не сможет точно определить, где, да какой глубине залегают полезные ископаемые. Но кое-кто задерживал, чтобы подстраховаться — мало ли, вдруг поломка или буран, только задел и выручит.
— Есть, — ответил за мастера главный геолог Гараховский. Он присоединился к совету и столу последним и до сих пор молчал — мог предложить пострадавшему только использованные керновые ящики, Но именно Гараховский на днях делал замечание Луневу — у того скопился керн с проходки до полутора тысяч метров, два месячных плана.
Сергеев и бровью не повел, что у Лунева есть «загашник».
— Завтра же, как управятся твои с комплектованием, пусть вывозят в кернохранилище. Машиной поможем, чтобы трактор не гонял зря. Закрывай наряды, но чтоб после восстановления месячный план нагнал, — распорядился Юрий Васильевич. — Как хочешь, а чтоб нагнал.
Разошлись за полночь. В коридоре Гараховский напоследок подошел к мастеру, спросил с участием:
— Как погорел-то, Витя?
И мастер, уже в который раз за день, снова рассказал ему одному о цепочке сварщик — мастер — бригада.
— А потянешь? — выслушав, спросил Гараховский.
— Дали бы что наобещали...
— Ты посмотри, Витя: все свезти — хорошо, если достанешь, а то ведь тот же сальник и в такие дни попробуй найди! Свезти — раз, смонтировать — два, план этого месяца закрыть — три и новый еще дать, да не за месяц, а за две недели, хорошо еще, если эти две недели останутся, когда отремонтируешь буровую... Добро, если Божнова от тебя отведут, а если не отведут?
У Гараховского всегда была витиеватая, с какими-то ему одному понятными отступлениями речь. Подвыпивший, вкрадчиво говоривший, с неприятной привычкой не смотреть на того, с кем ведет беседу, Гараховский показался позднее подозрительным Виктору. Но в тот вечер ободренный помощью и участием мастер ответил ему с былой легкостью:
— Я устаю, когда без дела стою!
И пошел спать.
— Керн завтра буду ждать! — добавил вдогонку главный геолог.
Лунев и правда на какое-то время почувствовал облегчение, когда увидел, что все участники ночного «совещания'' стали не такими официальными, какими были дном. Они и днем сочувственно встретили его беду, но мастеру чудилось, что его осуждают про себя и даже боязливо, суеверно рады: «Не нас посетил господь!» Чур меня, чур! Еще он заметил днем на их лицах легкий испуг: как бы не угодить с ним за компанию, заодно, и оттого сквозила чуть заметная неприязнь к нему, неудачнику. Виктор даже принял сначала их неприязнь о т испуга за готовность судить его, не просто осуждать в душе или на словах, а судить судом официальных должностных лиц. За столом эти подозрения и опасения развеялись, участие к нему проявилось уже не в словах, а на деле. Мастер увидел, как вслед за Тучниным и остальные готовы снять с себя рубашку и отдать погорельцам.
«Во все времена русских людей объединяет несчастье», — подумал он и запомнил эту мысль.
Виктор Лунев не спал и эту ночь. Задремывал вполглаза, но снова вспыхивало пламя с жутким огненным шаром в нем, и он снова кидался тушить. Просыпался и вспоминал заново, как Бирюков нудил в темноте и плел им всем лапти, как замедленно вставал из-за стола Юрий Васильевич и как поспешно запирал сейф с докладной, и эти последние слова Гараховского. Куда только делась радость от готовности прийти к нему на помощь и Толика Тучнина, и Ситова, и даже буквоеда и умницы Пилипенко...