Наутро у него были черно-карие круги под глазами. Путаные ночные мысли, все увеличивающийся страх перед будущим днем привели мастера в отчаянное, решительно-деятельное состояние, с каким поднимался русский солдат с последней гранатой на танки.
Лунев быстро разбудил бригаду, накормил завтраком за пять минут и распорядился, куда кому ехать. Тучнин забрал полбригады в свой вездеход, и, проводив машину взглядом, Виктор приободрился: есть одно дело! Остальных рабочих он отправил за лесом к Ситову, бригадира — на склад партии за запчастями по накладной Сергеева.
Вскоре вернулся трактор с прицепом, загруженным вагонной рейкой и досками для обшивки буровой.
— Возвращайтесь, — сказал мастер Постнову. — Приберите там, снегом закидайте. Вышку перетащите на другой берег ручья. Обе смены пусть начинают. Собери и тех, кто в отгулы вчера, позавчера то есть ушли. Узлы надо все перебрать. Расставишь — поезжай к Веремееву за генератором, он вчера обещал.
— Ив Москву, в Кремль, — усмехнулся Постнов.
— А я — в Мирный.
— Обойдется, — улыбнулся Постнов. — Ты бы и вздремнул, а то жидкий блеск в глазах.
— На том свете вздремнем.
— На медведя ты сейчас похож.
— А с твоими нервами воспитательницей в детсаде работать.
Виктор обнаружил, что он уже в состоянии шутить. Так они дружески распрощались и разъехались. Решение Сергеева, успокаивающе загруженный прицеп подкрепили надежду бригады, и вместо прежней растерянности и подавленности, с какими они сюда приехали, ребята уезжали, лихо перешучиваясь, будто им только что премию выдали. «Запевай!» — скомандовал Лунев напоследок.
К обеду он был в Мирном.
* * *
По дороге на буровую Постнов и правда запел. Бессонная ночь после пожара, напряженное ожидание, решение Сергеева неожиданно настроили бригадира на лирический лад, и он запел старинную:
В Кейптаунском порту
С пробоиной в борту
«Джанетта» починяла такелаж.
«А ведь по-моему сделал Лунев! — радовался он про себя. — Молчал-молчал, а так и сделал! Ну как, сухопутный бригадир, пригоден еще к морской службе или же ожирел? Да нет, видно, не совсем расслабился, если в критическую минуту могу «пасануть» идею, по которой действует все руководство партии».
— Ничего, ничего, парни! Еще как раскидаем-соберем вышку, еще всем носы поутираем! — восторженно восклицал Николай Орлов и искренне верил в свои слова.
— Пронесло! — ликовала бригада, на все лады обсуждая решение Сергеева.
По дороге заехали за Георгием Кораблевым Он спал. Разбудили, рассказали про пожар.
— Ладно, — сказал Кораблев. — Поехали.
И снова уснул, едва сел в трактор. Можно подумать, пожары в его жизни были так же часты, как снег или дождь.
— Гена, у почты тормозни! — попросил Кандауров, спохватившись. Заливако съездил за Кандауровым еще утром. Отбив телеграмму невесте и снова забравшись в трактор, Дмитрий спросил Постнова:
— Эдик, а из чего восстанавливать? Из пепла? Птица Феникс?
— С бору по сосенке. Вот, отоварились уже.
— Интересно, это товарищ Сергеев так распорядился или же самодеятельность?
— А что?
— Да если самодеятельность, то труды ваши насмарку. Завтра же какой-нибудь народный мститель, доброжелатель-с, доложит куда надо.
— Товарищ, — буркнул Постнов.
Глава четвертая
ДМИТРИЙ КАНДАУРОВ
Когда Заливако приехал за мной, я не поверил. Он был похож на сумасшедшего: глаза красные, узкие, дико блестящие, говорит путано и на месте пляшет. Не поверил, а потом, честно сказать, обрадовался. Может, Лунев и родился в сорочке, да, по-видимому, износилась она уже, а новой судьба не припасла. Я сразу понял, что за такие приключения этому лапотнику головы не сносить. Чуть было не заявил Генке спросонья: никуда я не поеду. У меня законные выходные после вахты, я на вашем пожаре не был, и как вы там горели, не знаю. Может, Кандауров пьян вдребезги, и это его личное дело. Но вовремя догадался, что такие переделки раз в жизни бывают, нельзя случая упускать. Да и Заливако говорит, что Сергеев уже дал указание восстанавливать без шума, о пожаре помалкивать, собрать всю бригаду.
Тогда оборот другой, погоди, переоденусь.