— Ничего! Пусть расхлебывает! Сам виноват!
— Да знаю, что виноват. Не легче от этого.
— Нас под такой удар подставил!
— Может, Володя, можно ему еще как-то... помочь?
— Да какая еще помощь! И так помогли — во!
Юрий Васильевич, хотя и делал поправку на крикливость Пилипенко, стал прислушиваться к его словам все внимательнее и внимательнее. Он и соглашался с главинжем — да, виноват Лунев, да, всех под удар подставил, да, помогли ему изрядно, здорово помогли... И вообще — мальчишка! За такое головотяпство — только б выкарабкался! — я ему сам так задам!.. Но одновременно с этим Сергееву почудилось в голосе Володи Михайловича то ли равнодушие, то ли даже злорадство. А уж против этого Юрий Васильевич категорически и активно восстал:
— Как это «пусть расхлебывает»? Да если хочешь знать, товарищ молодой специалист, нашей с тобой вины в том пожаре — столько же, сколько луневской! Ты когда у него на буровой был? Полтора года назад. Ты когда к нему инспекцию посылал? А? Я сколько раз говорил: сам не можешь — пошли опытного мастера, бригадира — пусть посмотрит, посоветует, отчет напишет. Хвалиться молодыми лауреатами умеем, а вот помогать — не научились...
Сергеев понимал, что преувеличивает вину руководства партии, но остановиться не мог. И все выплеснулось на голову Пилипенко — напряженное ожидание вестей с 15-й буровой, жалость к Луневу и злость на него.
Пилипенко, который старался угадать настроение и ход мыслей начальника партии, был немало ошеломлен такой атакой. И проницательностью Сергеева.
Дело в том, что в глубине души был Владимир Михайлович неравнодушен к бурмастеру Луневу. Да, Лунев его подчиненный. Но подчинение это носило довольно символический характер. Буровой мастер фактически имел большую власть, больший вес, чем главный инженер — он нес персональную ответственность за буровую, за бригаду, за план... Бурмастер напрямую выходил на начальника партии, с которым и решал все вопросы, а голос главного инженера был для него скорее совещательным и инструктивным. Хотя формально он был начальством, но все мастера только делали вид, что это так.
Но самое существенное, наверное, заключалось в том, что при успехе бригады никто и не вспоминал о главном инженере. Сводки, рапорты, газеты называли имена бурмастера и бригадира — другие оставались за кадром. Пилипенко с горечью начал осознавать свою вторичностъ. Если добавить к этому, что Владимир был на три года старше Лунева и считал это заметной разницей в возрасте, что Виктор только должен получить диплом, а зарабатывал и сейчас иногда больше Пилипенко, то станет понятно, почему отношение главного инженера к этому бурмастеру было непростым. Владимира Михайловича не устраивало их полное равенство, а тем более превосходство подчиненного и младшего по возрасту, превосходство в чем бы то ни было.
Сергеев заметил, что к другим мастерам Пилипенко относится спокойнее, чем к своему сверстнику, и недоумевал: неужели потому, что они почти ровесники? Ревность Пилипенко к должности Сергеев разгадал, когда тот дал указание всем мастерам и бригадирам «выходить на Сергеева только через меня».
— Не торопись, Володя, — сказал тогда с улыбкой начальник партии, — еще успеешь расширить свою компетенцию.
В этот вечер Сергеева переполняли разноречивые чувства, и невозможно было сдерживать их все в одиноком молчании. Он резко выговорил Пилипенко за равнодушие к чужой беде, за ревнивое отношение к Луневу, злорадство... Главному инженеру ничего не оставалось, как круто изменить курс.
— Да я же за него переживаю не знаю как! Юрий Васильевич, может, съездить к нему? На месте помочь?
Сергеев, не видя сопротивления, мгновенно остыл.
— Нечего сейчас ехать. Только от дела оторвем. Мы ведь с помощью не умеем ездить, все больше с разносом. Раньше надо было ехать, раньше, Владимир Михалыч!
— А не поедем — подумает, бросили, забыли...
— Ох и гибкие вы все! И где только научились! — Юрий Васильевич не поверил такой заботе о Луневе.
Начальнику партии вскоре стало совестно, что он взял с мастера докладную о пожаре. Если б не напористость главного инженера и не растерянность самого Сергеева, вряд ли он стал бы настаивать на докладной. И в то же время Сергеев понимал, что, довелись держать ответ перед управлением, перед Окуневым, эта бумага хоть частично отведет удар от руководства партии.
— Ну и методы у тебя! — вспомнил он теперь. — «Докладную пиши! В сейф!»
Пилипенко начал оправдываться, говорить о служебном долге, который выше дружеских отношений...