— Красиво говоришь, да не по делу, — защищаясь от обезоруживающей «демагогии», как он назвал это для себя, заторопился прервать Виктор. — Ты не кружи, не кружи, ты напрямую давай!
— Напрямую? Прямоту можно по-разному понимать. Но я знаю, чего ты ждешь. Если бы я тебе хотел напомнить кое о чем...
— О должности Алатарцева?
— К примеру. Да... то мог бы завалить тебя в любую минуту. Но плохо ты Кандаурова знаешь. Моя жизнь идет своим ходом, ты на нее не влияешь и повлиять не можешь при всем желании. Я на твою — могу, но делать этого не стану. Ты не представляешь помехи для меня. Сам понимаешь, твой подозрения беспочвенны именно поэтому, — закончил Дмитрий.
Они много курили, причем каждый — свои сигареты.
Кандауров, как понял мастер, бил своим благородством: мог бы воспользоваться случаем, «завалить», да не хочет. Мастер сдержался, натянул свитер на рот, не дал воли гневу. И ответил тем же, чтобы поубавить кандауровского превосходства:
— Дим, у тебя, говорят, свадьба?
— Ну, свадьба. Что, подарок от коллектива?..
— Ты, может, в Мирный поедешь? Я ведь понимаю, сборы там, хлопоты, шампанское, фата... Давай поезжай, мы тут и сами.
Дмитрий усмехнулся:
— Я тут по распоряжению Сергеева. Он что, отпустил?
И вышел из балка. Он всегда эффектно входил и выходил.
Лунев скрипнул зубами, треснул кулаком по столу, да так, что чайник подпрыгнул, а крышка с него дребезжаще покатилась по полу.
Глава четырнадцатая
ДЕНЬ ПРОЗРЕНИЯ
Найти подшипник взамен расколотого Бирюковым оказалось труднее, чем подобрать полный комплект оборудования. Посланец мастера Николай Орлов вернулся к вечеру с пустыми руками и доложил Луневу, что обошел тридцать шесть человек, умолял, просил, обещал златые горы — безрезультатно. Через два дня, столкнувшись с нехваткой других мелочей, неважных и непамятных на первый взгляд, но дефицитных, и не дождавшись от Павла передачи, Лунев снова выехал в Мирный. Он заново, вслед за Орловым обошел все тех же тридцать шесть человек в отделах снабжения, на базах и складах и с тем же самым результатом.
Когда он приехал домой к Павлу, было около десяти часов вечера.
— Завтра, наверное, — встретила его Галина. Она была холодна и сосредоточенна, будто оставила важное дело и спешит вернуться к нему, закрыв дверь за поздним гостом. — Спит...
Это означало, что Павел пьян и его не поднять.
— Что, позарез? — спросила она, видя отчаянное выражение лица младшего брата. — Ну, попробуй сам.
Ее слова прозвучали отчужденно и равнодушно. Некрасивая, но уверенная в себе, властная, с сильным характером, Галина была ему непонятна. Она курила, плохо — казалось, подчеркнуто плохо, небрежно одевалась, убеждения у нее были твердые, и, если она была в чем-то уверена, авторитетов для нее не существовало. Главное, что смущало в ней Виктора, — Галина держала себя так, словно ей известна истина, неведомая, неизвестная другим.
Павел лежал одетый, рот открыт, губы спекшиеся, сухие. Как заостряются черты покойника, так обострились у него, спящего, углы и морщины, и стало хорошо видно, каким он станет лет в пятьдесят. Добродушного Павлика не узнать: он обещал быть желчным и «заводным» стариком. Попытки добудиться ни к чему не привели. Галя надменно и вызывающе стояла в дверях, как будто это он, Виктор Лунев, во всем виноват.
— Из-за чего это он так?..
— Спроси!
— Ты ведь жена. Муж и жена — одна сатана.
— Да подшипник все какой-то пропивает. И что там за подшипник такой, из золота, что ли?
«А я-то надеюсь! — горько подумал Виктор. — Вон тут, оказывается, что...»
Он шагнул от кровати и чуть не упал, стараясь не наступить на подвернувшуюся под ноги собаку.
— Ой ты, Джулечка моя! — засюсюкала Галина и стала неузнаваемой, рассыпчато неясной. — Лапушку тебе придавили, бедняжечке...
— Да-а, — сказал он, глядя, как она целует маленькую болонку. — Собаку завели... значит, худо дело у вас.
— Хоть один...
— Что?
— Ничего. Может, выпьешь?
Он отказался и выпил в кухне литра два чистой воды. Все было то же самое — кухня, вечер, его отказ от угощения, и показалось, что это тот вечер так нескончаемо тянется.
— Знаешь, Витек, мне кажется, что все из-за меня, ему другая нужна, я вижу, я для него слишком... самостоятельная. Он слушать меня не хочет, но дело не в этом, у нас все перестало ладиться, все, понимаешь?
— Каждой жене кажется, что все в мире — из-за нее. Ты скажи лучше, с чего началось-то?