— Чего там, — смутился Андрей. Нам спасибо! Другие бы сразу в прокуратуру...
— Кстати, Сергеев считает, что разговор о пожаре пошел из бригады, — добавил Лунев и вновь обрел пошатнувшийся было авторитет. Так что понимайте сами, зря или нет мы заводили об этом речь.
— Кто старое помянет, откликнулся первым Заливако. А Алатарцев предложил проболтавшемуся признаться — дело-то прошлое.
— Ладно! — великодушно махнул, рукой мастер. — Победителей не садят.
За эту ночь он впервые выспался. Спал, просыпался, вспоминал сквозь дрему: «Восстановили!» и снова засыпал. Он слышал, как пришел тягач за рабочими, как, уезжая, Мотовилов пел его «Матушку-Русь» вместо своих частушек. Они уехали, Алатарцев запустил трактор и начал бурить. Лунев хотел выйти к ному, по сон был вязкий, засасывающий, мотор тарахтел убаюкивающе. Мастер особенно сладко уснул, когда Павел ушел помогать бурильщику и рабочим, на койке стало просторно, Виктор разметался и впервые вдосталь выспался.
— Вставай, Витек, — потрепал за плечо Павел. — Ты уже пятнадцать часов спишь. Пошли-ка постреляем.
И только тогда он поднялся.
* * *
После охоты — так давно забытого и ни с чем не сравнимого удовольствия — братья вернулись на участок с радостью больного, выписанного из больницы домой. Они прошли на лыжах километров двадцать, а порой и по пояс в снегу, не раз взмокли от пота, изголодались, но силы, потраченные на охоту, вернулись удесятеренными, прибавили какой-то новой, иной энергии. Виктор, будто сбросил неимоверно тяжкий груз, стал по-юношески легок, пружинист и бодр, чувствовал себя многомудрым человеком, сделавшим за жизнь немало добра людям. Павел просветлел лицом, но то была не бледность усталости, а оздоровление.
— В баньку, в банищу бы сейчас! — мечтал он.
— И пива!
По возвращении мастер ревниво оглядел свое детище, свою любовь, свое спасение. Он глядел на вышку так, будто отсутствовал полгода. Действительно, буровая была стопроцентной. Единственное, что насторожило бы любого постороннего буровика в этой пятнадцатой буровой, — ее непривычная свежесть.
— Перестарались! — сказал мастер Павлу, указывая на глянцевитые поверхности бурстанка, белоструганый тес обшивки и настила. Так могла выглядеть лишь вышка, не бывавшая в эксплуатации.
— Ничего, — успокоил брат. — Три дня, и твои молодчики так ее излапают...
Смена Алатарцева бурила помалу, осторожно, как и велел Лунев, — боялись давать сразу полную нагрузку необкатанному станку. Запас смонтированных свечей постепенно исчезал в скважине.
— Порядок! — ослепительно сверкнул зубами перепачканный маслом и копотью Мотовилов. Лицо его непередаваемо изменилось: впервые за эти дни он снова надел каску.
Братья отправились в жарко натопленный балок, блаженно разулись, сменили мокрое белье, вытянули ноги к печи, напились крепкого чая. Забежал погреться Алатарцев, угостил их махоркой. Сергеевские папиросы враз разошлись, и пошел в ход НЗ. Заливако. Раньше уже случалось остаться без табака, и смена в поисках «бычков» обыскивала каждый уголок трактора. Чтобы прекратить эти безнадежные обыски, Гена давно уже возил с собой махорочку, вот она и пригодилась.
За обедом Виктор несколько раз порывался встать, куда-то идти. На вопрос Павла, нет ли у него гвоздя в лавке, ответил:
— Как погорели, мне все не верилось в пожар. А восстановили — еще меньше верится, что все уже позади. Так и хочется пойти, руками потрогать, убедиться. Слушай, может, шампанского тяпнем? Тучнин тут привез...
— Открывай. Да-а, Витюха, что ни говори, а нос ты им здорово утер! Всем сразу!
— Мы утерли! — У мастера было смущенное и радостное лицо, и только усталость не давала воли бурному восторгу. — Как подумаю: станок, щит, комплект оборудования... Везут станок, а довезут или нет — не знаю.
— Откуда станок-то?
— Толика Тучнина. Вообще, я теперь его должник по гроб! Станок этот лежал под снегом, списанный. Да... А сколько после меня добра на прежних стоянках осталось... Я, Паш, часто об этом думаю: откуда она взялась, буровая, с нуля и до копра? Правда и о другом думаю: вот найду, к примеру, медь — какие там полсотни тысяч, — враз десять таких буровых окупятся!
— Выкинь из головы, а то спятишь. Це воно, може, и не поможе, но и не помешае, — поднял Павел стакан шампанского. — За победу! Теперь бы найти ту сволочь, что трепалась про пожар, да мордой об стол! Иди стучи, что восстановили! Небось не пойдет, это не пожар, неинтересно. А о своих бичах, Витюха, ты еще помозгуй. Тебе с ними жить. Я их так и не понял: и виноватые и злые, радуются, что дело подвигается, вкалывают, как никогда в жизни но вкалывали. И тут же — друг па дружку гыркают, за спиной шепчутся, растрезвонили на всю Якутию. К тебе и по-доброму относятся, и на твое место метят. Ну и бригада, все вперемешку!