— Мясо там проследите, — сказал ему Виктор с набитым ртом и выпил второй фужер водки: «За победу!» Гарик принялся было за свой салатик, но тут Виктор начал есть буженину, и зрелище этого фантастического обжорства снова отвлекло водителя. Вскоре стол был пуст, не считая почти нетронутого ужина таксиста. Виктор составил стопкой пустые тарелки и блюдца, закурил и принялся рассматривать зал. Официантка испуганно унесла пустую посуду: такие клиенты ей пока не попадались.
— Просадишься! — остерегал Гарик с жалостью и симпатией. — Москва не деньги любит, а счет деньгам. II одного катал вот так же... Пришлось полтинник на дорогу одолжить...
— За победу!
Огромный кусок вареной говядины на блюде принес сам метрдотель. Впервые за весь ужин Виктор взял в руки вилку и нож, нарезал мясо крупными дымящимися кусками, посыпал перцем, измазал горчицей и принялся с яростным аппетитом уписывать кусок за куском. Время от времени он доливал себе водки, по-прежнему в два фужера и, выпив, снова принимался за мясо, да так, словно и не ел еще ничего.
— У вас там что, с мясом плохо?
— Оленина...
— Неужели все осилишь? — спрашивал с искренним любопытством Гарик. Он следил за происходящим, как за хоккейным матчем. Мясо исчезало, водки не осталось совсем. Виктор застучал ножом по графинчику, пока не прибежала официантка.
— Здесь два, — указал он. — Я просил три.
— Не положено, молодой человек. На одного посетителя не больше...
— Так то — посетителю! А мне государство за размеры доплату установило и выделило машину специальной конструкции. У меня весу — сто сорок килограммов!
— Водки больше дать не могу.
— Тогда неси коньяку.
— Гарик нервно засмеялся:
— Ну ты даешь! Купец Демидов!
— Демидов был заводчик, — уточнил Виктор.
Она принесла графинчик коньяку, и Виктор вчистую доел говядину. Не обращая внимания на восторги Гарика, он пошел танцевать. Тут же зазвучала «История любви» Франсиса Лэя. Виктор потанцевал немного, заказал кофе.
— Считать не будем, не люблю, — сказал он официантке, вынул из бумажника деньги и сунул в ее передничек. Официантка холодно смерила клиента взглядом и отказалась от чаевых. Виктор встал и гулко захохотал где-то вверху, над ней.
— Теперь на почту, — сказал он Гарику. На Кировской Виктор отправил несколько телеграмм и позвонил матери по междугородному телефону-автомату.
— Ты всегда так, или у тебя неприятности? — спросил Гарик, когда тот снова уселся боком на заднем сиденье. — Ну, шикуешь, я имею в виду.
— Разве то шик, Ванюшка! То есть Гарик! А настроение, ты верно заметил, дрянное. Кто-то предал меня, понимаешь? А кто — не пойму. Ну, покатили вот по этому адресу. На, там написано.
— Да у кого ж на такого рука поднимется? Предал... А ты в ресторане все говорил «за победу».
— Победа тоже имела место.
— Ты бы впереди сел, удобнее.
— Впереди ноги не помещаются. Тесная у тебя лайба, Гарик.
И это тоже вызвало восхищение у таксиста.
Его восхищение еще больше подогревало Виктора Лунева, который давно внушил себе, что именно так должен приезжать в Москву настоящий северянин. К тому же он слишком долго был скован и угнетен своим пожаром, и хотелось скорее стать прежним — независимым, сильным, щедрым.
Когда они приехали к новому большому дому с редкими освещенными окнами, на счетчике значилось тридцать рублей с копейками. Гарик помог донести покупки. Виктор сказал ему:
— Завтра подашь машину в двенадцать.
И заплатил вдвое больше положенного.
***
Лунев приехал к своему другу, дальнему родственнику, журналисту Борису Ларионову. Родство было настолько дальним, что оба привыкли считать себя друзьями, так удобнее. После положенных при встрече поцелуев и расспросов они устроились в кухне, белой от полок, столов, холодильника, табуреток. Уютно светила настольная лампа, уютно, тихо и мягко звучала музыка кассетного магнитофона «Сони», по-домашнему тепло поблескивал самовар.
— Электрический? — спросил гость.
— Нет, обыкновенный. С дымком знаешь как вкусно!
Хозяева, тридцатилетние Борис и Наталья Ларионовы, были несуетливы, не торопились показывать квартиру, рассказывать или расспрашивать, не спеша собирали ужин, и Лунев почувствовал себя двойственно: ему наконец стало покойно и уютно в их светлом, со вкусом обставленном жилище, но от сдержанности хозяев и непривычного московского быта он показался себе провинциалом. Долго крутил в руках иностранные прозрачные кассеты с записями и думал при этом, насколько другая квартира у него, Виктора Лунева, в ней только самое необходимое, другая жена и другой образ жизни. До сих пор он встречался с Ларионовыми либо на юге, в санатории у матери, либо в центре Москвы, когда заезжал проездом на час-другой. Он похвалил квартиру, сел за стол. Дети спали, и свои подарки Виктор решил вручить утром. Борис налил красного вина из пузатой бутылки.