— Легкое «божоле». Это у Сименона, Нат, — «легкое «божоле» хорошо под телячью голову»?
— Кажется, у Сименона. — Наташа, в домашнем халате с взбитыми, елочкой сшитыми рукавами, ставила на стол «птичий ужин»: шпроты, апельсины, тонкими ломтиками нарезанные колбасу и сыр.
— Буженину ел, — не к месту сообщил Виктор, по ассоциации с «божоле». — Килограмм буженины и килограмм водки. Ната, ты мне на завтрак кусок мяса найдешь? Без мяса я не жилец. Сейчас-то поужинал, а вот завтра...
— Найду, найду, Микулушка, — улыбнулась Наташа, подняла рюмку: — Ну, за нашего двенадцатого гостя!
— Это за сколько же? — поразился Виктор. Ему стало неловко.
— За два месяца, — ответил Борис. — В прошлом году тридцать шесть заездов было, а гостей этак под пятьдесят.
Они выпили, не чокаясь, хоть Виктор и потянулся было чокнуться. Оттого, что гостей здесь считали двузначными цифрами, ему захотелось в гостиницу.
Странное дело — молчания не было, они все время о чем-то говорили, но все о неважном, необязательном, и Луневу, как это бывает с людьми непосредственными и прямодушными, почудилось, что он неинтересен хозяевам, и он решил сейчас же заинтересовать их собой. В самолете и аэропорту, помня о профессии Бориса, Виктор давал себе слово накрепко молчать о своем происшествии: друзья-то друзьями, но так будет лучше.
— А вот я вам историю расскажу! — выпалил он и сделал многообещающее лицо.
— Э-э, для красноречия, начальник! — Борис снова наполнил рюмки. Виктор подумал о том, что все-таки мало знает он Бориса. Глядя на него, можно было сказать, что тот утомлен и не совсем здоров, потому что под глазами выступали как бы вторые бровные дуги, но это даже шло ему.
Ларионовы умели слушать.
Сначала Лунев, боясь утратить их внимание, рассказывал бегло: на буровой велись сварочные работы, видимо, тлела искра, ночью раздуло, вышка сгорела. Приехали на базу, начальник партии согласился восстанавливать и помог запчастями. Но тут кто-то начал болтать о пожаре, а вот кто — до сих пор неясно. Но так пересказывать удалось недолго. У Бориса возникало все больше о Польше вопросов. Наташа принесла бумаги и карандаш Виктор начертил план расположения буровой, балков, нарисовал пену, крюк, водила.
— Ты только не вздумай писать! — спохватился он. — У меня там еще не улеглось до конца.
Интерес к нему был теперь неподдельный. Борис расспрашивал обстоятельно, до мелочей, и Виктор заметил, как из нейтрального, никак не настроенного хозяина дома он превратился в журналиста. Можно было хорошо представить себе Ларионова на задании или в командировке: как он ставит вопросы, помогает избежать повторов, неожиданными уточнениями проверяет, правдиво ли описывают ему происшедшее. Он заверил, что у них не принято писать о родственниках или друзьях, как у хирургов — оперировать близких.
К полуночи они дошли до восстановления буровой. Борис предложил поставить на этом точку, а завтра-послезавтра продолжить.
...Когда Лунев проснулся, шел одиннадцатый час, Ларионовых дома не было, и детей тоже. Виктор плохо выспался на новом месте, в чужой постели, и потому спал долго. В кухне он нашел записку в одно слово: «Хозяйничай!», ключи и сковороду жаренного широкими ломтями мяса. Раздернул портьеры — за окном клубилось белесое варево, внизу блестел мокрый асфальт, сеял нескончаемый дождь. Виктор позавтракал, допил вчерашнее «божоле».
Внизу у подъезда остановилось такси. Лунев вспомнил, что должен приехать Гарик. Не было желания куда-нибудь ехать. В квартире Ларионовых в этот дождливый день хотелось сесть у журнального столика в японское кресло с длинным ворсом, взять в руки хорошую книгу, каких тут было предостаточно, включить настольную лампу, читать, курить и попивать винцо. «Наверное, им никуда не хочется выходить из своей квартирки, — поймал Виктор о хозяевах. — Интересно, есть у них друзья?»
Такси — салатная «Волга» — терпеливо стояло у подъезда. Значит, точно Гарик. Виктор вспомнил свое вчерашнее настроение, независимость и широту, и ему снова захотелось быть таким же. Он не задумался над тем, почему сегодня с утра у него совсем другое настроение. Надел плащ и спустился к машине. Гарик проворно выскочил навстречу, завидев его, и распахнул перед ним дверцу.