— Нет, не то же! Было собрание бригады, а не расследование.
— Но ведь подозревал! Многих, почти всех. Чем не расследование — разговоры с теми тремя рабочими, что не были при пожаре?
Виктор признал: да, верно. Да, подозрения были, они и сейчас есть. Да, разбазаривать запчасти и дефицит по бригадам, бросать бурстанки, которые можно отремонтировать — бесхозяйственно, но не он завел этот порядок. Кстати, Сергеев потом провел рейд по всей партии по изъятию излишков... порядочно изъял. Но Ларионов знает человека по газетным статьям, даже приедет на буровую— с ним будут говорить газетными словами. А он, Лунев, знает человека другого, и этот — сложнее любого газетного героя, потому что сложность человека в том состоит, что в нем добро со злом не просто перемешаны — добро вырастает из зла и зло — из добра.
— А это мысль! — оживился Борис. В кухню вошла Наташа, мягко велела не, спорить так громко, потому что она уложила детей, покурила с ними и снова ушла. Виктор заметил Ларионову, что у того очаровательная жена. Борис будто и не слыхал этого, серьезно заявил:
— Я принципиально против твоего пути восстановления, потому что он полностью основан на лжи. Маленькая ложь, старик, а умолчание — тоже разновидность лжи, — неизбежно порождает большую. А за большой — уже целое ее болото. Мы оба отказались от премии, но между признанием истины и спасением своей шкуры большая разница... Пусть мой вариант не совсем удачен — я не знаю бурового дела, — и могут быть другие пути восстановления.
Лунев возражал, оправдывался, доказывал.
— Хорошо, хорошо, все, что ты говорил, принимается, — у Ларионова был какой-то снисходительный, сергеевский голос. — Ты уверен, что победил? Уверен. Прекрасно. Только это я и хотел узнать.
— Нет, постой, посто-ой! Ты мне одолжений не делай! — Виктор быстро сориентировался и не позволил дарить ему его же собственную победу. — Ты договаривай, не виляй.
— Ты победитель. Победил преимущественно себя. Все лучшее в себе скрутил в бараний рог.
Виктор снова закурил, думал, глядя на свои опущенные с колен кисти рук — они тяжело набрякли, толстые мозоли казались черными.
— Не знаю, Борис. Я сам много сомневался: правильно ли действует руководство, законно я запчасти получил или нет и вообще почему бы кому-то не говорить про наш пожар?
Борис, казалось, был доволен тем, что Лунев в обороне. А Виктор уже в который раз думал: умом, умом брать надо! Там, у себя, он отвоевал буровую силой, здесь нужно убедить в своей правоте и своей победе. И это он считал не менее важным, чем физическое восстановление буровой.
— Ладно, — заключил Ларионов. — Признаем, что ты победитель, и ни в чем не сомневайся. Сомнения, знаешь ли, отравляют и радость, и любовь, и победу...
— Да-а, представляю я, какую бы ты статью написал, попади тебе в руки такая анонимка! Ну, спокойной ночи, Борис!
— Спокойной ночи, Витя!
...В тот день Борис Ларионов не торопился в редакцию, он и раньше уезжал часов в десять, а теперь был дежурным по номеру и задержался часов до двенадцати. После утреннего кофе он вынул из портфеля длинный узкий «телефонник», долго листал его, нашел нужный номер.
— Вот что, Витек, — сказал он весело. — Пусть-ка наш спор рассудит твой всемогущий бог — Министерство геологии.
Лунев ринулся наперерез к телефону, но Ларионов успокоил его:
— Ты что, думаешь, я первый год замужем?
И набрал номер.
— Станислав Иваныч? Ларионов приветствует. Как насчет мирового энергетического кризиса? По-прежнему приближается? Ну-ну. Да пустяк, проконсультироваться хотел. Так, письмо одно... Нет, выступать не будем, — тут Борис подмигнул Луневу и заходил по комнате, насколько позволял шнур телефона. — Для начала такой вопрос: как часто бывают пожары на буровых? Нет, не нефтяные, поискового бурения, георазведка. Всего в год по стране? Десятки? А тут пишут — редкое явление. Ну да, для них, конечно, редкое. Ответственность несет?..
Борис долго расспрашивал в таком духе, не говоря ничего конкретно, все вопросами, вопросами, а в промежутках между ними агакал и угукал и попыхивал сигаретой. Станислав Иваныч оказался на редкость словоохотливым. В конце разговора у Ларионова глаза на лоб полезли, но он по-прежнему оставался сдержанным. Виктор заготовил было фразу о том, как ловко Борис все рассверлил, ничего не сказав, да забыл произнести ее. Ларионов сел, опустил трубку на аппарат и долго сидел молча, так глядя на телефон, словно ждал срочного звонка.