— Не соскучитесь, — сказала Катя. — В вашей экспедиции все веселые.
— Катя, вы часто приходите в аэропорт? Только не говорите «я люблю самолеты».
— После зимовки так хочется новое лицо увидеть, с новым человеком поговорить, — просто и откровенно призналась она. — Прощайте.
— Прощайте, — автоматически ответил он и спохватился, что не условился с Катей встретиться снова, но было уже поздно. Расставшись с ней, Игорь задумался: а с какой это стати, Игорь-свет-Кириллович, стал ты так откровенен с незнакомыми людьми? Давно ли на слова разговорчивого попутчика в такси, в большом южном городе: «Знаете, я думаю...» — именно ты, Игорь Савельев, отвечал: «А мне неинтересно знать, что вы думаете».
Да, и такое бывало. И вот чуть ли не исповедь! Странно: у нее власть над людьми! И она, кажется, привыкла к своей власти, снежная королева, да и только! Завтра приду к ней в библиотеку...
* * *
Когда он получил причитающееся обмундирование на складе экспедиции и нашел себе место в одном из бараков, было уже темно. Он поставил раскладушку, которую долго выбирал в куче списанных, постелил спальные мешки. Спальников выдали сразу два — один новый, с чехлом, полосатый, как матрац, другой черный, широкий, сплющенный. Долго с интересом разглядывал меховые носки: таких чеботов пока не встречал. Резиновые сапоги к лету, валенки максимального размера — он, южанин, надел их впервые.
— Эге, да у нас гости!
— Не гости.
— К нам? Сегодня прилетел? — Хозяин комнаты протянул руку: — Новиков, Владимир.
Зеленый ватник, меховые брюки, валенки в снегу, олений треух.
— Игорь. Не к вам, наверно. У вас, говорят, своих полно, бригада укомплектована. Начальство решит, к кому.
— Смотри сам, конечно, но не вздумай идти на нивелировку. Сложная работа, хоть и нормы маленькие. Ни шиша не заработаешь. Иди на строительство. Трудно, но денежно. Да ты парень крепкий.
— Что за строительство?
— Вышки в тундре ставить. Четыреста дубов в месяц — гарантия. Парни, Ванька не приходил?
— Нет.
— Пьянствует опять? Не возьму в поле!
Они заговорили о своем. Владимир почти затемно вернулся из полетов — разбрасывал с вертолета бочки с горючим («с горючкой» — говорил Володька) для вездехода по маршруту, каким предстояло идти в ближайшее время. Игорь поинтересовался, в чем заключается работа бригады Новикова.
В сети больших геодезических знаков, похожих на нефтяные вышки, но деревянные, бригада ставит малые — реперы. Репер представляет собой всего-навсего маркированную железную трубу, вкопанную в землю, в мерзлоту. И над ней — треножная веха. Вокруг — окопка. Нужно это, как и строительство знаков, для нивелировщиков, наблюдателей, которые берут отсчеты, «привязываясь» к центрам знаков. В рассказе Новикова это выглядело гораздо сложнее, потому что он употреблял непомерное количество всяких «ориентирных», «триангуляций», «визирных». А если проще: для разработки тюменской нефти нужна точная карта. И хоть давным-давно нет на земле белых пятен, сделать ее не так-то просто. Чтобы сделать карту, в тундру брошены десятки бригад, вездеходов, сотни людей, для которых полярная авиация и ледоколы везут бензин и консервы, сталь и сухари, обмундирование и приборы.
Отворилась дверь, и вошел пожилой человек в очках. Очки напоминали пенсне благодаря незаметной, тонкой оправе и придавали лицу интеллигентный вид.
— Это безобразие, безобразие, — приговаривал он потерянно. — Это не люди, я не могу там, это невыносимо, невыносимо.
— Что такое? — с металлом в голосе спросил Новиков.
— Они собаку зарезали, там все в крови, ужас какой- то, и уже варить хотели, а потом пришли техники, и, по-моему, там драка будет.
— Ладно, ладно, — сказал Володька начальственным тоном. — Я сейчас пойду цэу отдам, я там разберусь, а ты сиди или спи у нас. — И пригласил Игоря: Пошли, акклиматизируешься малость.
Игорь пошел.
— Кого только нет в Заполярье! — говорил по дороге Новиков. — Этот вот, в очках, настройщиком пианино до экспедиции работал. У сейсмологов двое кандидатов наук мерзлоту долбают, рабочими. Проштрафились. А ты, часом, не кандидат?
— Кандидат.
— В депутаты или на пост президента?
— Президента.
В одной из комнат соседнего барака было накурено, людно и шумно, и чьи-то руки резали строганину, поставив окаменевшую от мороза рыбину носом в столешницу. Володьку сразу заметили, стали рассказывать о судьбе бедной жучки, а Игорь стоял, привалившись плечом к косяку, вспоминал Катин вопрос: «Страшное слово «барак», правда?» — и раздумывал: уйти сейчас или позже?
— Нет, ты скажи! — допытывался скуластый и розовощекий парень. — Ты зачем Велика ухайдокал? А?! Ну, Малай ладно, он привык собак есть, у них это национальное блюдо. А ты? А?!