С чувством тревоги и ожидания неясных перемен, радости знакомству с Катей новый член экспедиции № 163 Игорь Савельев уснул.
* * *
— Вы что, этого спирта не видели?! Дорвались, с голодного мыса приехали! Зайцев, твоего рабочего в милицию забрали! Это что ж за порядочки вы тут завели? Вот уж воистину, ничто не развращает так, как безделье. Немедленно заканчивайте сборы — и в тундру, чтоб я вас тут больше не видел!
Савельев приоткрыл было дверь, но у Скрыпникова набито битком. Да, бледный вид у техников — распекает начальник экспедиции.
На «пятачке» у столовой курили, балагурили, там всегда были самые свежие новости. Савельев вышел туда. «Старики», особенно те, кто зимовал на базе, оказались словоохотливыми. Три барака, дом конторы на самой окраине поселка — вот и весь круг разговора, вся экспедиция. Поэтому известия распространяются с телеграфной быстротой: прислали новый вертолет; Газпром открыл шесть новых участков; требуются буровики и помбуры; приезжают ленинградские геофизики; чья-то бригада осталась без вездехода, пришлось бросить в тундре; разбился Ми-6 полярной авиации.
И люди как на ладони. Через полчаса Игорь уже все знал и о знакомых и о незнакомых. Новиков — это цэу, только ценные указания, любит поруководить, поначальствовать. Зазнается, потому что хорошо работает и зарабатывает. Умен, но не в геодезии, тут у него самая простая работа. Говорили и о Кате Русских. Она из числа тех, кто, родившись в селе Ивановке, здесь крестился, здесь женился, здесь и соборовался. Катя выезжала только в ближайшие поселки со своей библиотекой, а так — весь мир умещался в коробке транзистора да книгах.
С детства была молчаливой, работящей, доброй и ласковой, несмотря на то, что мужчин готова стрелять за одни лишь взгляды. С детства же Катя возненавидела пьянство и панически боялась пьяных. Поговаривали, что мать ее умерла от белой горячки. Потому, наверно, ни на одном празднике Катя не выпила ни грамма спиртного. «Что, старой девой помереть собралась? — говорили ей поселковые женщины. — Поезжай в город, на Большую землю, с твоей красотой да в такой глухомани сидеть!»
Но даже зимой, когда от книг пухла голова, фильмы крутили по три месяца одни и те же и не было самолетов, завывали метели, даже тогда она отвечала: «А мне и здесь хорошо!» Лишь на двадцать шестом, выдернув прорезавшуюся в косе первую серебряную волосинку — на Севере быстро седеют — она позволила издали любить себя.
На «пятачке» все встретили Савельева как старого знакомого, расспрашивали, щедро рассказывали. Уже по одной такой повышенной общительности Игорь догадался: всему причиной — зимовка. И все говорили о начальнике. Как-то само собой получалось: «Прилетел Скрыпников», «Скрыпников сказал», «у Скрыпникова». Рассказывали, что десять лет назад он был начальником магаданской экспедиции, работал с лихими и бедовыми ребятами. Не кричит, голосом слаб, не командует, присматривается, но требовать умеет. Здесь второй год. Женат, дети и квартира в Свердловске, а жена, геолог, черт-те где, сам, наверно, не знает. Непьющий. Память на лица и разговоры потрясающая. В каждой бригаде за сезон побывает. Сам работает сутками, но и с других спрашивает. Да и как не работать — прежний начальник оставил перерасход в сто шестьдесят тысяч, вертолетами бригады в поле развозил, нормы занизил, шесть угробленных вездеходов бросил в тундре.
А Скрыпников за один сезон половину долга ликвидировал. Ввел жесточайшую экономию во всем. Отсюда и раскладушки, нуждающиеся в проволоке, и списанные в армейской части тулупы с десятком заплат каждый... Из-за этих тулупов все ветхое экспедиция стала называть «военным». Зимой Скрыпников выслал тракторы-«лаптежники» и вывез брошенные вездеходы. Отремонтировали, и ходит списанная техника. Вдвое сократил число спецрейсов, а то в прошлом году не знал, куда деваться: три Ила пришли из Березова, груженные вениками и метлами. Ничего не попишешь, был договор с полярной авиацией, а везти нечего. И так бывает вдалеке от Большой земли.