— Вздуть его, вот что! — после обстоятельного раздумья поставил свой диагноз Каюмов. — Не будет выкобенивать.
Он неравнодушно наблюдал, как рванул Каратай следом за беглецом, как прессуется днищем глубокий и широкий след в снегу, как гусеницы, не доставая порой земли, выметают долгие голубые буруны крупитчатой ледяной сечки.. Обычно Юрий никому, даже Савельеву, сдавшему перед бригадой экзамен на вождение, свою «военную красавицу» не доверял. Но тут — пан бригадир!..
Каратай правил умело, нигде не застрял и вскоре нагнал Петра. Несмотря на расстояние, в наступившей тишине были отчетливо слышны обрывки разговора, особенно речитатив Василькова. Саша, как всегда, был тих, и этой несминаемой тихостью он свое взял. Меньше чем через десять минут объяснений оба сели в машину, и вездеход начал сдавать назад. Саша осторожно и медленно рулил по траншеям от гусениц, а Каюмов с замиранием сердца следил, не увязнет ли? Но бригадир не сделал ошибки ни на сантиметр, вездеход точно своим следом выполз назад, и вот тут уж каждый высказался по поводу «заявления».
— П-пусть катится! — отрезал Екимов. — Чем нытье его каждый день.
— Петро в десятый раз огрызался одними и теми же словами:
— Вам тут курорт! Работать некогда! То танцы, то еще чего. А сезон кончится, как, с творогом? То-то. И так в минусах, как птица в перьях!
Соколов, Савельев и Каюмов урезонивали его: да не бузи, Петро, да наверстаем, еще как заработаем! Каратай все упреки Петра спокойно и быстро превратил в обычное, еле слышное бурчание. Он вышел со своей бригадирской полевой сумкой, неторопливо ее расстегнул, вынул заполненные уже бланки нарядов. У него была манера, которая постепенно передалась и бригаде: звать ребят только по именам, причем, не «Григорий», а «Гриша». С паузами, просчитывая мысленно суммы, бригадир сообщал:
— Юра: триста десять плюс повременка, минус аванс, минус продукты... Итого чистыми триста двадцать пять. Володя...
Петро затих, недоверчиво, нетерпеливо дожидаясь своих показателей. Услышав «280», он почему-то разобиделся:
— Мягко стелешь! Стелешь ты, начальник, мягко! Небось по высшему разряду занарядил? А третьим классом пойдут, тогда как? А? И дубы твои станут липовые, дутые. Дутые! Дутые... — на разные лады повторял Васильков.
В конце концов он всем надоел своим раззуживанием и нытьем, разбередил не высказанные раньше упреки. В самом деле, послушай другие бригады по рации — до паводка рассчитывают добить сезонное задание и по большой воде, вплавь, переправляться на «второй план», в район Гыды. А у нас все не слава богу! То собирались через пень-колоду, из-за чего теперь и вынужденные простои, и позорная — если б кто узнал! — голодовка бригады, — было в мыслях каждого. И, выговаривая Петру за козлиное упрямство, каждый вскользь ронял шпильку и в адрес бригадира. От такого разговора начал ерепениться Екимов,- глаза сузились, вот-вот взорвется. Прямее других высказался Савельев:
— По-моему, бодягу эту и в самом деле пора кончать. Там — метр центра отрубили, схоронили «покойничка», там — на погоду свалили... Уж ехали в тундру — так не загорать же!
— A-а, может, стукнешь насчет центрушек? Стукни-стукни! — в голосе Екимова послышалась угроза. — А может, вернемся? Он, видишь ли, сознательный! Ему букса не осточертела!
Васильков в это время уже брал за грудки Каюмова, доказывал:
— Меня баба ждет! Я ее знаю — ждет! Хоть до старости ждать будет. Ты! Мне край надо валюты ей зашибить! Понял, ты?! Ей, не себе!
Такой вот бурный произошел разговор. Во многом страсти были преувеличены. И на корабле, где до пятисот человек команды и рыбаков, бывают взрывоопасные моменты, когда в долгом плаванье уже один чей-то взгляд может вызвать вспышку. Здесь же всей команды шесть человек. Ничего не утаишь. Привранное в первом рассказе через месяц вскроется во втором. На виду привычки каждого. И малейший срыв одного вызывает бурную реакцию всех.
— Ну, цвики, баста! — отрубил Каратай. — Никакого вам кино не будет. И праздника никакого. Грузи шмутки — на шестой знак пойдем.
Он тихо и многообещающе сказал это, и впервые внутренняя сталь проявилась в голосе и лице бригадира. От такого решения, не подлежавшего обсуждению, бригада, которая только что во многом поддерживала Василькова, обрушилась на него же с упреками. Вот тебе! До- нылся? Шлея ему под хвост попала! То бы взяли у Каратая в долг по десятке, заехали бы к знакомым учителкам, танцы-шманцы...
— Ага! Опять с нуля по новой начинай, тушенку отрабатывай! — ехидно продлевал их упреки Петро.
— Ну, могет-хан, зайчишка! Ну! — тихо негодовал Екимов. — Будь я Каратай, шлепал бы ты у меня до самого Таза!