На рассвете они с Екимовым разбудили Игоря и Соколова, и те с удивлением: «Уже?» — увидели свой первый, слегка пообветревший сигнал.
— Ех, ломать — не строить, душа не болит! — засучил спецовку Каюмов, донельзя довольный тем, что домчал ребят вдвое быстрее, чем рассчитывали. И первым озадачился: — А вот как его, черта, вытаскивать?
— Терпеть не могу переделывать, — отозвался Соколов. — Аж на душе слабо становится, если ту же работу во второй раз.
— Зря с Каратаем не посоветовались! — вздохнул и Екимов.
Сложность заключалась в том, что нижняя часть центра имела наварные косые, винтом, полукольца. После установки центра керн забивали в скважину и для верности заливали водой. Теперь эта вода и мерзлота снова стали монолитом. И как его из-за дурацкой совестливости бригадира разрушать, как ликвидировать этот вмороженный до лета центр, ни одна душа не ведала. Для начала расчистили ломиком лунку.
— Н-да. И колонковой тут не пробуришь.
— Может, костерком разогреть?
— Разогреешь, как же! Ломами бить надо.
— А на глубине чем? Пальцем?
Каждый боялся одной и той же мысли: придется долбить мерзлоту, бить яму. Но ведь глубина вдвое больше тех ям, что вырубали под «ноги» вышки! Адская работа! Надо было искать что-то другое.
— Тут бы это... мотор как-нибудь приспособить, — щедро делился единственным своим сокровищем Каюмыч.
Первый подступ нашел Игорь Савельев:
— Парни, точка приложения силы должна быть только сверху. Что-то наподобие буровой вышки, как там свечу вытаскивают. Тросом, что ли?
— Может, буксу поставить?
— Ну и что? Центр-то к ней не привяжешь!
Слово по слову, и четверка «десантников» надумала, как выбить злополучный центр. Каюмов подогнал вездеход, достали трос, пропустили его через перекладину венца. Один конец завязали на зубчатке вездехода, другой — удавкой на вмороженной трубе. Потянули — удавка слетела. Каюмов обыскал свои тайники, нашел подходящий «хомут», насадил на центр, привернул трос болтом...
— Дайте я вас в лысинку! — радовался Екимов. Он и правда был готов расцеловать Каюмова и Савельева за изобретательность. Юра включил зубчатку, трос стал сматываться на барабан, натянулся. Затрещали венцы — того и гляди под напором лошадиных сил двигателя рассыплется знак!
И — стронулся, подался, попер наверх обросший наледью и мерзлотой центр! Остальное было проще: смонтировали буксу и вгрызались в мерзлоту до тех пор, пока рукояти ворота не опустились до багульника. Победу не праздновали. Разобрали «бурилку», Володя записал номер нового, полнометражного центра и установил его. Принципиальность взяла верх.
Радовались уже в дороге, и радость увеличивалась от сравнения: сколько бы канителились, если б не светлые головы Игоря и Юрки! Вручную до ночи пластались бы!
* * *
А в лагере это утро началось с новых открытий в тщедушном новичке. Петро приготовил завтрак, растолкали пария, но уже и позавтракали вдвоем с Сашей, а того нет и нет. Спит! Разбудили во второй раз, а он:
— Не привык в такую рань вставать.
Подошел к кострищу, зачерпнул ложкой из ведра, поднес ко рту и... выкинул с ложки на снег.
— Гребует! — удивленно протянул Петро. — Ну, милай, плакал по тебе один совхозишко. Тюря из гнилой картошки тебя не дождалась.
Кешка, заспанный и оттого узкоглазый, порылся в рюкзаке, достал большую плитку шоколада «Миньон», потрещал фольгой и с чаем эту плитку слопал.
— Заправился? — невозмутимо и холодно осведомился Каратай. — Тогда — лопату в зубы, площадку чтоб за полтора часа до земли расчистил. Будешь мерзлоту долбать, три ямы нам надо выбить.
— Так что запасай «Миньону», — ввернул Петро.
Оба они ушли на поиски хоть какой-нибудь лесины для костра. Первым нашел Васильков, выстрелом дал знать Каратаю, и они вдвоем принесли бревно, защемив торцы топорами. Вернулись, а площадка, очерченная бригадиром, не готова. Кешка из всех лопат выбрал не совковую, а штыковую, с площадью поменьше. Наберет на полштыка крупки и вывалит неторопливо. А на бортике уже пять «бычков» — следы перекуров.