— Нет-нет, продолжайте! Исповедь — это так редко теперь.
Савельеву снова, как вначале, стало неловко.
— Катя, у вас приемника нет? Мы транзистор в лагере оставили, а я без музыки и часа не могу.
— Как вы много этим сказали! Вот окончите сезон — приглашаю на музыку. Как на чай приглашают. Возьмите транзистор, настраивайте. Но мы ведь едва начали разговор. Вот скажите, вы были женаты?
— Да, — честно и удивленно ответил Игорь. - Я же говорил тогда: игра в свободу, измены... «Да что это со мной? — удивлялся он себе снова и снова. — Я готов ей всю душу выложить!»
— Почему-то все — почти все — лгут при ответе на этот вопрос. Вы почему не солгали?
— Пришел к выводу, что правду говорить куда проще и короче. Костер вот скоро погаснет, — обратил он ее внимание. — Может, не дадим?
— Вообще-то, — смеялась Катя, — в тундре нельзя даром жечь хворост. Но сегодня у меня гость! Кстати, ребята вас не потеряют?
— Это намек?
— Вовсе нет. Я тоже никогда не лгу. Просто не хотелось бы, чтобы пришел кто-нибудь.
У Игоря кровь к щекам, к глазам, в голову прилила от такой откровенности. Катя встала, закинула руки за голову, повернулась к белым озерам. Вода между берегами и ледяными островами отсвечивала серебристо-сиреневым.
— Вечер какой чудесный!
— Я и не заметил: только что день был.
— А я видела, как лебеди прилетели. А вы видели? Нет, Игорь? Ах, жалко... — Она произносила его имя каждый раз осторожно, как бы на ощупь, как бы заучивая новое слово. — Почему вы молчите?
— Мне кажется, что мы слишком много говорим. Будто боимся молчания.
К Савельеву подошла собака, хвост калачом, и потерлась щекой о сапоги.
— Господи! — засмеялась Катя. — Нет, это фантастика! Уж если мои звери вас признали!
— То?..
— То, значит, вы неплохой человек... Я им доверяю. Интересно, который час? Что-то слишком светло...
— Я не ношу часов.
— Интересно. Может, не знаете и какой день нынче?
— Сегодня...
Катя смотрела недоверчиво.
— Не надо высчитывать, Игорь. Четвертое мая сего дня. Так вы и Первомай пропустили! Но хорошо подгадали в гости. Придется мне... — она исчезла на секунду в чуме, — придется угостить по такому случаю шампанским. Когда вы пили его в последний раз, помните?
— Помню, но лучше не вспоминать.
— И все-таки? — Катя опять смеялась, знакомство забавляло ее.
— Помню: после развода. Мы втроем пошли в кафе...
— Извините.
Катя сразу посерьезнела, любой другой человек на ее месте стушевался бы от неловкости, но она сумела уберечь их обоих от заминки.
— А эта бутылка досталась мне случайно. Вчера я ночевала в поселке и зашла в магазинчик. Продавцу очень хотелось, чтоб я непременно что-нибудь купила у него, но у него такая бедная лавка! Он убивался, что к празднику все уже разобрали, и подарил мне эту бутылку. Как странно!
— Вы, кажется, никогда не пьёте? — вспомнил Савельев.
— Возьмите ее, с ребятами и отметите.
— Ну, нет, так не дело! — Катя не успела ни возразить, ни объяснить. Выстрелила пробка.
— В тундре! На сопке! — Катя была в восторге.
— С праздником!
— С весной, — ответила она. Едва они выпили из ее дорожных стаканчиков, как за перевалом громыхнул выстрел.
— Это меня, — виновато развел руками Игорь. — Вы по-прежнему не хотите, чтобы был кто-нибудь третий?
— Даже еще больше! — веселилась Катя. Господи, я согрешила! — складывала она ладони к подбородку, со смехом глядя в небо — Я пьяница!
— Уходить вот не хочется. А надо. Ребята беспокоятся.
Катя Русских понемногу становилась серьезной, даже озабоченной.
— Может, возьмете им гостинец?
— Вот это возьму, — подбросил и поймал белую рубчатую пробку Игорь. — На счастье.
И сделал несколько шагов. Вожак, зорко дремавший, вскочил и зарычал.
— А это как понимать? По-моему, он ревнует.
— Наоборот, Дик не хочет вас отпускать.
— Я... приду еще? — спросил Игорь, как спрашивал в свое время десятиклассник Савельев, однофамилец.
— Вы же, Игорь, уедете завтра, — мягко напомнила Катя. И оттого, как она произносила его имя, словно заучивала, ему снова стало тревожно.
— Как мало мы поговорили! Я приду.
Катя не ответила, не согласилась и не отказала. Она окликнула вожака и придержала за ошейник. Савельев замешкался, не решаясь уйти. Вдруг он взял вожака за скулы и прижал его морду к своей щеке.