— Юрий Васильевич,
у нас
сгорела
буровая.
Начальник партии стоял, мастер уже сидел и с удивлением обжегся о взявшуюся откуда-то сигарету, которой у него, кажется, не было. Снова взглянул на Сергеева и увидел, что тот спокойно сидит в своем кресле, вроде и не вставал ему навстречу. Сидит и хладнокровно, спокойно постукивает пальцами но стеклу на столе.
— Как сгорела?
Лунев принялся рассказывать.
— Почему не радировал?
— Радиограмму многие могут увидеть... Юрий Васильевич, мы решили без шума все восстановить. Сами. Только помогите...
Как это бывает в несчастных случаях, в пожар не верилось даже после слов о нем. Не верилось обоим. Виктору почему-то настойчиво казалось: они просто вздумали разыграть начальника, как на первое апреля, и вот он говорит о придуманном пожаре, а Сергеев и верит и не верит ему, и сейчас оба захохочут.
— А почему, Виктор Иваныч, ты ко мне обращаешься? У нас ведь и главный инженер есть.
«Пропал!» — мелькнуло в голове от такого оборота.
— Как же ты без главного инженера думаешь восстанавливать? — пояснил свою мысль начальник партии и постучал в стену, позвал Пилипенко. Если Сергеев, старый северянин, сам из рабочих, даже сейчас не гнушавшийся помочь буровику погрузить в тягач бочку с бензином, был хладнокровен всегда, то Владимир Пилипенко, 26-летннй молодой специалист с красным дипломом, характер имел взрывной, гибкий и настырный. Он вошел с видом человека, которого оторвали от большого и важного дела. Владимир Михайлович с первых дней поставил себя в партии так, чтобы его знания уважали. И прежде всего уважал их сам.
— Вот, Володя — Владимир Михайлович, тут у Лунина такое дело... Рассказывай, Виктор.
Сергеев все никак нс мог привыкнуть к именам-отчествам молодых сослуживцев. Но возрасту они годились ему в сыновья, особенно такие, как Пилипенко или Лунин Вот и проскакивало у него сначала имя, а потом, с паузой, присоединялось и отчество. Глядя на молодежь, Юрин Васильевич обычно думал; «Ну-ну, поглядим-поглядим, на что вы годны. Вырастили, выкормили, выучили. Изнежили, закормили, распустили, боимся деточек перетрудить». Сейчас к его обычному снисходительному присоединялось еще и неверие этим непрофессионалам, непрактикам: «Да куда там ему восстановить — слова... Коркин бы восстановил, Карнаухов. Я бы восстановил. Мы воевали. Эту школу не заменить ничем. Мы знаем, как пересиливать себя, уговаривать простреленную ногу: ну, милая, ну еще шаг, еще! — они так не умеют. И не научиться им этому».
Мастер, в планы которого не входило посвящать в происшествие кого-нибудь, кроме начальника, с видимой неохотой начал рассказ но второму разу. Едва прозвучало слово «пожар», Пилипенко с видом человека, которому дальнейшее уже ясно, и тоном учительницы, которая ведь говорила, ведь предупреждала, сказал;
— Докладную пиши! Докладную!
- Да не кричи ты! — досадливо остановил Юрий Васильевич. — И погоди с докладной. Дай досказать человеку.
Мастер досказал. Он еще и еще раз просил дать время, не хоронить заживо... Виктор чувствовал — начальник близок к решению, Сергеев из тех людей, которые не могут отказать, если их долго просят, им становится неудобно перед просителем, и они уступают.
Потом все трое долго молчали.
— Не знаю, что делать! — в упор выпалил Пилипенко. — Не! Зна! Ю! И знать не желаю! Перепились вы там все, что ли?! Под суд — и все разговоры!
— Всякое со мной бывало, но такого! — расписался и Сергеев.
— А у нас Божнов в гостях! — ахнул главный инженер.
Главный инженер геоуправления Божнов был человек крутой и требовательный, он никогда не грозился снять с работы, он просто снимал.
Сергеев попросил вошедшую машинистку никого к нему не пускать, и снова мастер приободрился, обнадежился: «Чапай думать будет». Но чувствовал: руководство как-то мнется из-за его присутствия. Видимо, начальнику партии нужно перемолвиться с глазу на глаз с Пилипенко. При всей своей внешности бегемота Виктор был довольно чувствителен на такие топкости.
— Юрий Васильевич, — поднялся он. — Там ребята топчутся, со вчерашнего дня не ели. Пусть пообедают.
— А пускай! — оживился Пилипенко. — Меньше внимания привлекать будут!
Тем временем бригада приглушенно переговаривалась меж собой.
— Ну надо ж — унты прожег! — сокрушался Владимир Орлов, разглядывая обгоревшую сверху шерсть и кожу. — Такие унты классные у полярной авиации года два назад отхватил — сносу б не было!