И начал с жаром объяснять, как перерыл всю палатку, вездеход в поисках «Атласа» и не нашел. Потом вспомнил, как Екимов однажды хватился своего одеколона — по примеру Каратая он стал бриться и после бритья «для профилактики» отпивал глоток «Шипра».
— Ну а деньги? — спросил бригадир, восседавший на койке, как третейский судья.
— Меченые! — рявкнул Каюмов и стал показывать свои чернильные метки на десятирублевках.
— Ну а ты-то чего в «сидор» полез? — спросил Каратай, и все неожиданно для себя обнаружили, кроме Кешкиной, еще и вину Каюмова. — Спросил бы, бригадиру сказал...
— Да больше некому! Он один и мог!..
— Юр, а зажигалки моей ты, часом, не встречал? - спросил Савельев с улыбкой.
Кешка поерзал, пошарил но карманам и протянул Игорю зажигалку «Старлайт».
— Ого! — сказала бригада в один голос.
— Ну, цвики, и как будем жить дальше? — философски спросил Саша.
Соколов, которому Кешка доводился соседом по раскладушке, буркнул:
— А ну проваливай! Чтоб духу твоего тут не было! Уматывай в вездеход.
Кешку изгнали из палатки.
— Акт составить, и на базу! — предлагал Васильков
— Не ему — папе его мурло бы надраить! — мечтал Каюмыч и показывал промасленный зачернелый кулачище.
— Нет, у своих! У своих же! — негодовал Екимов, Каратай смотрел зачем-то карту, оторвался от нее:
— Присудим-ка мы ему неделю строгого режима, а?
И рассказал о своей задумке. Её единодушно поддержали.
— Человека до пяти лет воспитывают, а с пяти начинают перевоспитывать, — суммировал Савельев.
— Все-таки на базу надо сообщить.
Собрание бригады на этот раз сделали по всем правилам: проголосовали, написали протокол и расписались — на всякий непредвиденный случай. Назавтра к полудню метель стихла, спал мороз. Саша связался с базой, вызвал Скрыпникова.
— Раз так — не цацкайтесь особенно! — пересказывал он ответ Владимира Алексеевича. — На полное ваше усмотрение.
Екимов собрал в отдельный ящик продуктов из расчета на день — банка консервированного борща, три сухаря, полкруга прессованной картошки. На весь срок — полпачки чая и три пачки «Беломора». Выделили чайник, ведро, топорик, коробку ветровых спичек и все это торжественно вручили Кешке. Он не на шутку перепугался:
— Заморозить хотите? Списать?
Каюмов взял у Саши карту и без слов повез арестанта на дальние кулички.
Через полтора часа показался вездеход, и ухмыляющийся Каюмов рассказал, как цеплялся за него «этот Кеша», как трухнул...
— Но ты посмотрел? Там жить-то можно? Лапы не протянет?
— Дом отдыха! — смеялся Каюмыч. — Вся стоит целехонькая, будто вчера ушли. И добра — навалом.
Бригада погрузилась и с оглядкой на хмурое небо — от такого жди чего хочешь — тронулась к новому месту строительства.
— И блевать некому!
— Да он уж поотвык.
— Ничего! — обернулся Каратай. — К концу сезона еще какой геодезист будет! Знай наших!..
Долго потом размышляли, что с ним, сукиным сыном, дальше делать? Самолюбив, как Наполеон. Мнит о себе. Вот это в первую голову и выбить из него. Смеха не терпит? Почаще на смех поднимать. Но лишь когда выкаблучивать начнет. А будет человек — и к нему по-человечески. Завалить работой? Но так и вкус к ней отбить недолго. Ставить его на мерзлоту резона нет, задерживать будет. Решили: пусть сначала на лесоповале повкалывает, потом к Каюмычу на профилактику «семерки», а дальше на буксу. Надумали пропустить по каждому звену их работы, от костра и камбуза до кувалды и бурилки. Они почувствовали себя воспитателями; от его проступка каждый стал как-то лучше относиться к себе.
Утром, уже на новой стоянке, снова полетел из вертолета черный сверток с красным вымпелом. Переговариваясь по радио с Женей Кивачем, Каратай узнал, что новшество — газеты и журналы — не обошло и их бригаду.
* * *
Кару, однако, каратаевские парни придумали крутую, суровую. Километрах в тридцати, на берегу «яхи», стояла давно уже брошенная рыбацкая деревушка. Возможно, рыбы стало меньше, и ушли промысловики в другое место, возможно, где-то неподалеку объявились нефтяники, и потянулись жители к ним осваивать новое дело, а может, просто из своей глухомани двинулись поближе к городу, самолетам, цивилизации. На берегу под снегом угадывался полуразвалившийся. баркас. Торчали стояки для просушки сетей. А вдоль реки выстроилось двенадцать вполне крепких, рубленых и конопаченых домов. В них Кешка обнаружил уйму брошенных вещей: колченогие стулья, куклы с оторванными головами, кастрюли, треснувший приклад, старый абажур и еще много безымянного хлама, какой всегда остается при спешном отъезде.