Лорд Гэллоуэй, нагнувшись к ней, пытался (как ему казалось, ни для кого не слышно) образумить ее.
– Придержи язык, Мэгги! – громоподобно зашептал он. – Чего ты его защищаешь? Ты хоть подумай, где его сабля! Эта проклятая…
Он замолчал под странным пристальным взглядом сверкающих глаз – взглядом, который поразил всех.
– Старый дурак! – тихо сказала она без тени почтения. – Что вы хотите доказать? Неужели не ясно, что он не убивал, пока стоял рядом со мной? А если он убил, я все равно была там. Кто же должен был это видеть или хотя бы знать об этом, как не я? Неужели вы так ненавидите Нила, что подозреваете собственную дочь…
Леди Гэллоуэй пронзительно взвизгнула. Остальные сидели в жарком ознобе, прикоснувшись к жестокой трагедии влюбленных, какие бывали в давно минувшие времена. Гордая бледная шотландская аристократка и ее возлюбленный, ирландский авантюрист, как бы сошли со старинных портретов в средневековом замке. Притихшую комнату надолго заполонили призрачные тени отравленных супругов и вероломных любовников.
И тогда, среди мрачного молчания, прозвучал простодушный голос:
– Скажите, а что – это очень длинная сигара? Вопрос был до того неожидан, что все обернулись посмотреть, от кого он исходил.
– Я имею в виду, – пояснил маленький отец Браун из своего угла, – я имею в виду сигару, которую докуривает мистер Брейн. Похоже, что она не меньше трости.
Валантэн поднял голову, и, несмотря на неуместность реплики, лицо его выразило согласие, смешанное, правда, с раздражением.
– В самом деле, – резко заметил он, – Иван, еще раз поищите мистера Брейна и сейчас же приведите его.
Когда дверь закрылась за слугой, Валантэн обратился к девушке с серьезностью, вызванной новым поворотом дела:
– Леди Маргарет, мы все признательны вам и восхищены тем, что вы переступили ложную гордость, разъяснив поведение майора. Однако одно осталось неясным. Насколько я понимаю, лорд Гэллоуэй встретил вас, когда вы шли из кабинета в гостиную, а вышел в сад, где увидел майора, только через несколько минут, не так ли?
– Вы, должно быть, помните, – ответила Маргарет с легкой иронией, – что я только что отказала ему, и вряд ли мы могли идти рука об руку. Он как-никак джентльмен, он остался в саду – вот на него и пало подозрение.
– Но в эти несколько секунд, – веско возразил Валантэн, – он вполне мог бы…
Снова раздался стук, и в дверях возникло изуродованное шрамом лицо.
– Виноват, сударь, – сказал он, – но мистер Брейн пропал из дома.
– Пропал! – воскликнул Валантэн и первый раз за все время поднялся из-за стола.
– Удрал. Смылся. Испарился, – продолжал Иван, смешно выговаривая французские слова. – Его шляпа и пальто тоже испарились. Но я вам скажу кое-что получше. Я выскочил из дома посмотреть, не оставил ли он каких следов. И я нашел – да еще какой!
– Что же вы нашли? – спросил Валантэн.
– Сейчас покажу, – сказал Иван; в следующее мгновение он появился снова с обнаженной кавалерийской саблей, и клинок ее был окровавлен. Присутствующие воззрились на нее, будто на влетевшую в комнату молнию. Но видавший виды Иван невозмутимо продолжал: – Вот что валялось в кустах, в полусотне ярдов отсюда, как ехать в Париж. Видно, ваш почтенный мистер Брейн бросил там эту штуку, когда убегал.
Снова настала тишина, но уже совсем иная. Валантэн взял саблю, осмотрел ее, потом некоторое время сосредоточенно размышлял и, наконец, почтительно обратился к О'Брайену:
– Майор, мы уверены, что вы в любое время представите свою саблю полиции, если это потребуется для экспертизы. Пока же, – прибавил он, энергично задвинув клинок в звонкие ножны, – позвольте возвратить вам ваше оружие.
Все, кто понял воинский символизм этой сцены, едва удержались от аплодисментов.
Эта сцена изменила все в жизни Нила О'Брайена. Когда он снова бродил по саду, еще хранившему свою тайну, но расцвеченному красками утра, в сердце его не осталось прежнего уныния. Теперь у него были причины чувствовать себя счастливым. Будучи джентльменом, лорд Гэллоуэй принес ему извинения. Леди Маргарет была не просто светская дама – она была женщина, и когда они перед завтраком прогуливались среди старых клумб, должно быть, нашла слова отраднее извинений. Все гости повеселели и смягчились – хотя кровавая тайна оставалась нераскрытой, тяжесть подозрения была со всех снята и переложена на бежавшего в Париж таинственного миллионера, которого они почти не знали. Дьявол был изгнан из дома; вернее, он сам себя изгнал.