Выбрать главу

***

С телеги поднялся мужик в серой телогрейке, в котором Маша узнала дедушку и с радостным визгом повисла у него на шее.

- Ну, будет, будет, - бормотал дедушка, усаживая внучку на телегу. - Поехали, чё ли... Заждались мы тебя! Свинью закололи, бабушка холодца наварила, пирогов с морквой напекла...Штей щавельных со сметаной, как ты любишь...

Морковные пирожки! - У Маши потекли слюнки. Она привалилась к тёплой бабушкиной спине и улыбнулась. Как же давно они не виделись! Как же давно она не ела бабушкиных щей...

- Родители-то здоровы? Дома-то всё ли ладно? - выспрашивала бабушка. И не дождавшись ответа, продолжила. - Небось, вздохнули свободно, что от тебя избавились. И то сказать, какое золото обронили...

- Ты что городишь? - не выдержал дед. Маше стало смешно: разве бабушку остановишь?

- Двенадцать лет хвораешь, никак не выправишься. Мать-то тебя не хотела рожать, всё таблетки пила, чтоб, значит, от дитя избавиться. А ты, видать, сильно жить хотела, всё одно на свет родилась, хоть и слабенькая. Какой родилась, такой и осталась, все болячки к тебе липли, мимо не прошли, в гости напросились... За материн грех расплатилась. Говорила я Кольке-то, не женись на городской! Взял бы свою, деревенскую... Дак рази он мать послушает? В город подался, охломон, мало ему в деревне девок... Бог и наказал, послал дитё - то понос, то золотуха! Двенадцать лет оне с тобой мучились.

- Уймись, старая, укороти язык! - не выдержал дед. - А ты не слушай её, внученька! Она тебя ждала-скучала, слезами изошлась. Без Машки-то, грит, мне и свет не мил, скорей бы, грит, встренуться... Вот и свиделись. Тут радоваться надо, а она...

- Сказывай, от чего слегла-то? -  приступала с расспросами бабушка.

- А я знаю, от чего? Плохо мне было...

- Ну, а сейчас-то хорошо?

- Да вроде...

- Вроде Володи, а похож на Петра...

- Да замолчишь ты когда-нибудь, колода старая!

 

Маша улыбнулась. Ей нравилось ехать - под бабушкины бесконечные расспросы, под дедушкино незлобивое ворчанье, на тряской телеге, заваленной по ободья душистым сеном. Маша поворошила сено рукой и увидела засохшую красную земляничину.

- Ба, смотри! Я ягодку нашла!

- А чего на неё смотреть-то? Ешь, коли нашла! - засмеялась бабушка.

Земляничина сладко растаяла во рту. Маша поискала и нашла ещё одну, потом ещё... Маша представила, как зимой, когда деревню завалит снегом по самые крыши, бабушкина Милка будет лакомиться душистым сеном с земляникой и синими звездочками васильков.

- Ба, а Милка... всё болеет?

- А чё ей болеть-то, здорова твоя Милка. Со стадом она, на выгоне. Вечером домой придёт, свидитесь.

***

- Коля! Коля!! - позвала Марина, почувствовав, как под её рукой шевельнулись дочкины пальцы, мгновенье назад холодно-безжизненные. Вслед за пальцами дрогнули губы, пытаясь что-то сказать. Марина склонилась над кроватью, но не услышала ни звука. Щёки девочки слегка порозовели. Или ей просто хотелось, чтобы они порозовели?

- Машенька, доченька, мы здесь, с тобой! Мама с тобой, и папа, - шептала Марина, не отпуская дочкину руку, словно могла удержать, остановить, не дать ей - уйти...

***

- Врачи-то чё говорят? Говорили...

- Ничего не говорили, только уколы кололи, больно, - пожаловалась Маша.

- Вот-вот, лечить не умеют, колоть токо умеют, сами не знают от чего... От уколов-то полегчало хоть?

- Нет, не полегчало... Ба, а Мишка тёти Нюрин дома? - забывшись, спросила Маша. И услышала - невозможное.

- Дома, куды он денется. Счас приедем, щец похлебаешь да свеклу полоть пойдёшь, заросла свекла-то, пропадёт не то... И смородину собирать пора, осыпается. У меня у одной-то рук не хватает на всё, а деда помочь не допросишься, то ему на рыбалку, то лодки смолить с мужиками, то сети чинить, то табачок курить... Ты уж грядки табашные выполи, не забудь!

- Ба, я не забуду. И грядки выполю, и смородину соберу, я только к Мишке сбегаю, я быстро...

- Я кому сказала? Аль ты не слышала? Мишка твой никуда не денется. Грядки выполешь, воды из пруда принеси, вечером польёшь. Да картоху в подполе перебрать надоть, мелкую себе оставим, а которая покрупнее, на рынок свезём, продадим. К Мишке ей надо, разбежалася... А работать - баушка с дедом будут?

***

Маша закрыла глаза и длинно вздохнула - в последний раз. С лица исчезло страдальческое выражение, уголки губ приподнялись, словно она улыбалась кому-то, словно видела что-то...

Врач бессильно развёл руками. Лица родителей исказились, глаза смотрели с немой мольбой - так, наверное, смотрели назаретяне на Иисуса Христа. Но врач не был богом и не мог сотворить чудо. Торопливо прошёл по коридору и скрылся за белой дверью.