Отец Анджело проявлял строгость в церковных делах, однако в свободное от службы время становился милым, общительным человеком. Стоило ему получить добрый кусок мяса и чарку вина, как глаза его веселели, а язык развязывался. Ровно в восемь священник зажег свечи, призвал служек и начал утреннюю мессу. Хорошо поставленный голос зазвучал зычно и проникновенно.
Верный обещанию, Бертон остался дома, чтобы молиться вместе с женой, но, даже согласно возвышая два голоса, они не смогли заглушить вездесущую ненавистную латынь.
Когда месса закончилась, люди окружили священника тесным кольцом, чтобы посмотреть, как он будет складывать Деву Марию и Христа. Отец Анджело справился с задачей артистично, сначала преклонив колена перед каждой фигурой и только после этого сняв ее с подставки, чтобы отвинтить голову.
К тому времени ямы наполнились красными углями, а их края запылали жаром. С более многочисленным, чем требовалось, отрядом добровольцев Томас выкатил на тележке бочку с вином, приладил кран и выбил пробку. Истекая жиром, над ямами висели огромные куски мяса, так что угли то и дело вспыхивали белым огнем. Отборная говядина была забита на ранчо и провисела положенное время на деревьях. Три человека поставили на стол таз сальсы и вернулись на кухню за баком бобов. Женщины вынесли свежий хлеб, держа золотистые буханки охапками – словно дрова, и сложили их ровными рядами. Стоявшие поодаль индейцы подошли ближе, а уже включившиеся в игру, но все еще робкие дети почувствовали запах мяса, хлеба и осмелели от здорового голода.
Чтобы открыть праздник, Джозеф совершил ритуал, о котором рассказал Старик Хуан, – ритуал настолько древний и естественный, что показался знакомым. Он подошел к бочке и наполнил оловянную кружку поющим, сверкающим вином. Поднял на уровень глаз и медленно, бережно вылил вино на землю. Снова наполнил кружку и теперь уже осушил четырьмя жадными глотками. Отец Анджело с улыбкой кивнул, одобряя соблюдение народной традиции. Но когда Джозеф подошел к дереву и плеснул немного вина на кору, то услышал рядом тихий, но строгий голос священника:
– Нехорошо поступаешь, сын мой.
Джозеф сердито обернулся:
– О чем вы? В кружку попала муха!
Однако отец Анджело улыбнулся мудро и грустно.
– Будь осторожен с деревьями, сын мой. Иисус защищает лучше, чем лесные нимфы – дриады. – Улыбка выглядела доброй, ибо отец Анджело был не просто ученым человеком, но и настоящим мудрецом.
Джозеф невежливо отвернулся, чтобы уйти, но тут же остановился в сомнении.
– Вы все понимаете, святой отец?
– Нет, сын мой, – покачал головой Анджело. – Я понимаю лишь малую часть сущего, но церковь понимает все. Самые запутанные вещи становятся для нее прозрачными, а мне понятно то, что делаешь ты. Примерно так: дьявол владел этим краем многие тысячи лет, а Христос явился совсем недавно. Как в только что завоеванной стране долгое время живут древние обычаи – иногда тайно, а иногда приспосабливаясь к новым правилам, – так и здесь, сын мой, некоторые давние предрассудки живут даже в мире Христа.
– Спасибо, – поблагодарил Джозеф. – Думаю, мясо уже готово.
Возле ям добровольцы переворачивали вилами куски говядины, а гости с кружками в руках выстроились в очередь к винной бочке. Первыми поили и кормили музыкантов, так как солнце уже стояло высоко и их ждала работа. Гитаристы залпом выпили виски, жадно проглотили мясо с хлебом и сальсой и полукругом уселись на ящики, чтобы, пока гости едят, играть мягко, пробуя сложные ритмы, а потом, с началом танцев, выплеснуть энергию и слиться в едином страстном порыве.
Зная местные нравы и обычаи, Старик Хуан то и дело наполнял кружки музыкантов виски.
На площадку вышли две пары и чинно открыли танцы поклонами, мерными шагами и медленными поворотами. Гитары зазвенели причудливыми переливами. Снова выстроилась очередь к бочке, и на площадке появилось еще несколько пар – уже не столь искусных и благонравных, как первые. Музыканты уловили перемену и налегли на басовые струны, а ритм зазвучал тяжелее и упрямее. Скоро пространство наполнилось гостями, которые не утруждали себя танцем, а, держась за руки, в такт возили ногами по земле. Индейцы подошли к ямам и столам, чтобы молча, без слова и знака благодарности, принять предложенную еду: мясо и хлеб. Потом встали возле танцующих и приступили к трапезе, с пустыми лицами притопывая под музыку.