— Сказать правду, мне тоже не по нутру все здешние чудеса, — признался Руберг, — а одно так мне вовсе не нравится.
— Что?
— Да эти ихние пистолеты, могущие превратить в прах человека, или столб, или целое строение.
— Но ими вооружены только высшие агенты, исключительно инженеры. В их руках это оружие не может быть опасным.
— А в руках Гобартона?
Страшная мысль пронизала мозгГорнова.
— Вы думаете, он осмелится?
— Ничего не думаю. Только от такого человека можно всего ожидать…
Разговор оборвался, так как друзья подошли к террасе, соединявшей дворец с садом.
— Сагибы, — встретил их слуга, запыхавшийся от быстрого бега, — пожалуйте в главное управление, автомобиль ждет вас у подъезда.
— Что случилось, почему в управление? — разом спросили с беспокойством в голосе Руберг и Горнов.
— Вас туда просил сагиб Блом, — ответил слуга.
Через минуту друзья были внутри автомобиля. Он пыхнул и, зашумев, двинулся по направленно к красному дому, который они занимали по прибытии в Бломгоуз.
Доктор с понятным нетерпением ожидал появления дома с флагом. Три минуты показались ему вечностью. Наконец, экипаж остановился у каменного крыльца. Предчувствуя недоброе, русские двинулись внутрь апартаментов. Их самочувствие еще ухудшилось, когда на повороте они встретили инженера Гобартона, поклонившегося им с противной улыбкой. Рубергу показалось, что в глазах англичанина блеснул насмешливый огонек.
— Господа, — встретил их м-р Блом в дверях одной комнаты, — не тревожьтесь и не беспокойтесь за вашего товарища, он будет жив…
— Что, что с ним? — крикнули оба, отстраняя Блома и проникая в комнату.
Там, на кожаном диване, в одном белье, лежал Николай Андреевич. Лицо было иссиня-бледное, глаза закрыты, зубы крепко сжаты. Все тело подергивалось невероятной судорогой, словно через него пропускали гальванический ток.
Доктор подбежал к распростертому Березину и приложился ухом к его груди. Сердце билось, но работало очень неравномерно. Руберг, не понимая, в чем дело, вопросительно взглянул на м-ра Блома.
— Это явление сейчас кончится, м-р Руберг, — ответил старик, и голос его дрожал от внутреннего волнения. — Я принял свои меры, и наш дорогой Николай Андреевич будет спасен.
— Чему или кому мы обязаны, — почти грубо спросил русский врач, — что находим нашего друга при смерти? — Руберг сделал ударение на слове «нашего друга».
М-р Блом с некоторым беспокойством взглянул в лицо говорившего и как будто выпрямился.
— Ваш друг получил удар радиоэлектрического луча. Удар был очень силен, но не опасен для жизни. В этом виноват, конечно, я, как руководитель Бломгоуза, но большая часть вины лежит на м-ре Березине и инженере Гобартоне.
— Гобартоне? — подпрыгнул доктор: — я тогда не удивляюсь тому, что случилось.
— Разве вы не доверяете Гобартону?
— Не имею оснований не доверять, но думаю, что без него несчастия бы не случилось.
— Могло случиться и без него. М-р Березин, не зная, конечно, того, прошел через линию сильнейшего напряжения радиоэлектрических лучей и получил заряд.
— Почему же эти опасные места не закрыты?
— Зону их действия нельзя закрыть. Это линия нашего беспроволочного трамвая.
Руберг понял все. Для него было ясно, что Гобартон подтолкнул Николая Андреевича пройти по линии напряжения тока какой-то невидимой силы.
— Я вас пригласил, доктор, — сказал ученый, — чтобы под вашим наблюдением перенести больного ко мне в дом. Смотрите, ему уже лучше.
Студент и Руберг обернулись к своему товарищу. Судороги его как будто прекратились, и на лице появился румянец, хотя глаза оставались закрытыми.
— Перенесемте его в автомобиль и доставим домой, — сказал м-р Блом. — Теперь опасаться уже нечего.
Через десять минут бесчувственный Николай Андреевич лежал в удобной постели, а около него безотлучно копошился Руберг.
VI. Среди тайн Бломгоуза
Болезнь приковала инженера к постели дней на десять. Руберг и Горнов в первое время не отходили от него ни на шаг, бессменно дежуря днем и ночью. Обитательницы дворца старого ученого, узнав о несчастий с Николаем Андреевичем, сделали все возможное, чтобы обставить его выздоровление самыми нежными женскими заботами.
Экспансивная француженка, едва узнав о случившемся, первая влетела в комнату, несмотря на противодействие Руберга. Взглянув на больного и осведомившись у Горнова о состоянии его здоровья, она упорхнула к подруге, чтобы несколько успокоить ее разгоряченное воображение, уже рисовавшее самые ужасные картины. Как только Березину сделалось лучше настолько, что он в состоянии был открыть глаза, обе девушки явились к больному и своим участием старались облегчить его положение.