Индеец сонными, блаженными глазами смотрел на двор, залитый солнечными лучами, на темнозеленую неподвижную массу леса. С шоколадных деревьев одно за другим с легким шумом падали созревшие плоды. Они потревожили какое-то животное, трава зашевелилась, и скоро Мортон и индеец увидели гадюку сурукуку, длиной метра в четыре. Слегка приподнимая свою плоскую голову со смертоносными зубами, она раскачивала ею, готовая встретить любую опасность. Глаза индейца загорелись. Он взял свою палку, — Мортон увидел, что это бамбуковая трубка. — положил ее на перила террасы и, почти не надув худых сморщенных щек, с едва слышным свистом выдохнул воздух из легких. Мортону показалось, что крошечная стрелка пролетела мимо: змея по-прежнему раскачивала головой и не выражала никакого беспокойства. Но, всмотревшись, Мортон увидел стрелку, торчавшую из спины сурукуку.
Он глянул на часы — было без пяти минут час. Индеец снова безразлично смотрел на лес и чуть слышно мурлыкал песенку. Змея все еще раскачивала головой, но движения становились все медленнее. Порой сурукуку в изнеможении роняла голову на землю, но снова, видимо, с трудом и все ниже поднимала ее. Когда голова пресмыкающегося окончательно припала к траве, Мортон опять взглянул на часы — прошло три минуты.
— Ты сам делаешь это кураре? — спросил он индейца.
— Нет. Этим занимаются еще более старые люди, чем я.
Он засмеялся дребезжащим смехом.
— Когда я был еще мальчишкой, кураре у нас делал только один колдун-знахарь. Устраивался большой праздник, и колдун ждал, что-бы все напились пьяными до бесчувствия. Тогда он переворачивал пьяных носом к земле и начинал варить кураре, чтобы никто не узнал тайны. Таков был строгий обычай и у других племен. Теперь секрет знаки многие, и кураре старые люди варят у порога своих хижин, как похлебку — днем, вечером. А раньше это можно было делать только в полнолуние.
Мортон протянул индейцу свой великолепный складной нож.
— Хватит тебе за то, что ты принес сегодня?
Радостно расплывшееся лицо старика ответило лучше всяких слов.
Мортон вынес из комнаты ружье Форстера и сказал:
— Если ты принесешь три раза столько кураре, сколько ты можешь донести на спине, я отдам тебе это ружье.
Старик кивнул головой.
— Но скажи мне, для чего тебе кураре? По нашим обычаям оно должно служить только для охоты. Им нельзя пользоваться для убийства человека на войне. Таков закон.
— Мне оно нужно для приготовления лекарства.
— Хорошо, — ответил индеец важно, — тогда ты получишь кураре, сколько тебе нужно.
Старик скоро ушел. Может быть, он опасался, что Мортон раскается в своей щедрости и отберет нож.
Оставшись на террасе один, Мортон задумался. Он знал, что даже большой ягуар, пораженный стрелой, отравленной кураре, издыхает через несколько минут и от места поражения успевает пробежать не более сотни шагов. Но пресмыкающиеся сильнее всего сопротивляются действию яда, поражающего двигательные нервы и постепенно подбирающегося к сердцу, чтобы навсегда остановить и его неутомимую мышцу. Поэтому быстрая смерть сурукуку удивила Мортона — очевидно, это кураре изготовлено по какому-то особому рецепту.
В мечтах о богатстве, которое ему сулило пребывание на уединенной станции Института тропической медицины, Мортон забыл о Форстере, обо всем. Смотря на труп сурукуку, он строил множество планов использования лесного клада, открытого им. Может быть, удастся разработать удобный способ применения кураре на войне, и тогда военное министерство, конечно, заплатит куда больше Лэмба. Почти сто лет назад французский врач Тирсден удачно испытал кураре для стрельбы из китобойной пушки. Огромные животные, обычно доставляющие китобоям множество хлопот даже при очень удачном попадании, погибали через несколько минут, чуть задетые снарядиком, содержавшим только сорок граммов кураре. Забытые опыты Тирсдена можно возобновить, усовершенствовать. Кто знает, каких удастся добиться результатов!
Может быть, кураре пригодится и на бойнях? Ведь мясо убитых практически не отравляется, так как надо принять внутрь огромную дозу кураре, чтобы сказалась его ядовитость. Пораженное животное будет само доставлять себя к месту выпускания крови и очистки от внутренностей.
Какие удобства сулит это владельцам боен и консервных заводов! Правда, у нервных людей при одном взгляде на консервную банку с мясом животного, отравленного кураре, наверно, будут делаться спазмы желудка. Но это неважно — можно выпустить специальные сообщения о тонизирующих, лечебных свойствах такого мяса. Раз настолько успешно пошла бурда с примесью кураре, не подведет и мясо животных, убитых с его помощью. Пусть эта еще только мечты человека, издали увидевшего крыши дворцов чудесного золотого города Эльдорадо. Но чем чорт не шутит! Пизарро тщетно искал в Эквадоре фантастическое Эльдорадо, но открыл при этом сокровища гораздо более ценные…
Индеец выполнил свое обещание, и Мортон стал обладателем целого богатства, таившегося пока в густой и пахучей массе, наполнявшей глиняные горшочки и тыквы. Он отдал старику ружье Форстера. Мортон сейчас охотно, лечил индейцев, но за лечение брал только кураре. Его больше не смущал риск заболеть. Впрочем, он, почти не осматривая больных, давал первое попавшееся лекарство и строго напоминал об одном: в следующий раз обязательно принести кураре.
Несмотря на все старания Мортона, больных приходило немного. Может быть, их затрудняла и система оплаты, придуманная Мортоном. Но это не беда, утешал он себя. Подкупив местное правительство, пожалуй, нетрудно будет организовать нечто вроде огромной резервации для индейцев, где они будут заниматься изготовлением яда только для компании Мортона. Уж он-то сумеет наладить дело в этой резервации!
А чтобы сделаться настоящим монополистом, надо будет во всех других местах уничтожить лианы курари и мавакури, фикус атрокс и все остальные растения, из коры и корней которых индейцы делают свои стрельный яд. Правильно и смело организовав истребление, выполнить его будет не так уж трудно.
Увлеченный своими личными делами, Мортон ни на минуту не забывал о своих обязанностях по отношению к Институту тропической медицины. Он знал, что с этим делом шутить нельзя. Уже видя себя обладателем огромного богатства, Мортон с особенной решительностью и торопливостью производил свои опыты. Ему удалось заселить вредными насекомыми поселки индейцев и подтвердить возможность заражения болезнью Чагаса при помощи «поцелуйного клопа». Мысленно он уже видел на «карте смерти» новые значки, которыми институт будет обязан ему, доктору Мортону…
Однажды, ранним вечером, Мортон сидел на террасе. Бесшумно, словно треугольные черные платки, проносились кровососы — летучие мыши, нападающие даже на человека и пьющие кровь, вытекающую из надрезов, сделанных их острыми тонкими зубами.
У Форстера было хорошее духовое ружье и мелкокалиберная винтовка. Мортон отравил множество пуль и проверял их действие, охотясь прямо с террасы дома. Двор так тесно сливался с джунглями, что сюда совершенно спокойно забирались различные животные. Крошечные, величиною с белку, обезьяны-игрунки нередко бегали по террасе и крыше. Золотолобые обезьяны, вероятно считали, что мачта ветряка установлена специально для них, и постоянно раскачивались на ее перекладинах, повиснув вниз головой на цепких, как рука, хвостах. В сумерках у дома мелькали безобразные, с воровскими ухватками, чёртовы обезьяны. Ночные обезьяны почему-то приходили сюда сводить свои счеты и ссорились и дрались, пока рев ягуара не приводил их в себя. Пестрые и маленькие, как бабочки порхали над травой колибри. Важно проходили нарядные гоацины, такие красивые, что непосвященному глазу никак не открыть в них родства с обыкновенной курицей.