Нет, не удастся лейтенанту Сидорову написать такой книжки. Не хватит ни времени, ни материала. Надо постараться хотя бы рукопись, над которой он сейчас работает, дополнить всевозможными полезными сведениями.
Разве не заслуживает упоминания ловля акулы, на которую отправились боцман Латышев с несколькими матросами-добровольцами? Боцман утверждал, что акула хватает добычу и только потом начинает соображать, стоило ее глотать или нет. Поэтому отсутствие наживки — совсем не беда. Он привязал на конец длинного каната куски железа и дерева и огромный крючок, изготовленный корабельным мастером.
Шлюпка с рыбаками тихо-тихо скользила вокруг брига. С палубы за ней, замерев, следила команда, словно страстные рыболовы за движениями поплавка на сонной поверхности речной заводи. А когда лодка, вдруг сильно дернувшись, сначала высоко задрала корму, потом закачалась с борта на борт и, наконец, перевернулась, десятки людей испустили горестный вопль. Охотники спаслись, но снасть пропала вместе с добычей.
Эта попытка, однако, ободрила матросов, и на ловлю стало выходить по нескольку шлюпок. Но, видно, только один какой-то подводный бродяга забрался в эти дебри. И по вечерам матросы все чаще говорили, что не в добрый час бриг вышел из Кронштадта, что проклятие лежит на черных ящиках с казенными печатями: море не пускает таинственный груз дальше.
Сказочник и фантазер, марсовый Сусликов в тихую лунную ночь так ярко нарисовал перед собравшимися в кружок матросами, как Кириллов будет бродить по опустевшему бригу, охраняя проклятый груз, что незаметно подошедший боцман с остервенением плюнул и воскликнул:
— Ну и сатана ты, Сусликов! По линькам соскучился?
Не только матросы, но даже офицеры относились к Кириллову со сдержанным недоброжелательством. Его считали вольным или невольным виновником злополучного рейса.
Сначала Сидоров думал, что Кириллов просто один из прихлебателей всесильного Волкова, слепой исполнитель его воли. История создания аппарата для получения питьевой воды из морской несколько изменила взгляды лейтенанта. Знания и способности, проявленные Кирилловым при постройке этого сложного устройства, изумили Сидорова. Он подробно описал весь аппарат и даже начертил его в своей «Истории».
Эта штука пригодится многим.
И все-таки, размышляя над известной только Кириллову целью рейса, Сидоров пришел к выводу, что таинственность его вряд ли объясняется благовидными причинами.
Как-то, сделав очередную запись в корабельном журнале, Сидоров задумался над картой. «Отважный» застрял в мертвом пространстве, почти в середине гигантского угла, образуемого курсами кораблей, направляющихся к Южной Америке и к мысу Добрая Надежды. Кого еще занесет сюда? В лучшем случае другой корабль, терпящий бедствие. На осьмушке же фунта солонины долго не протянуть.
Люди, не знающие истории кораблекрушений так глубоко, могли еще на что-то надеяться. Но в памяти Сидорова одна за другой вставали картины трагических событий, происходивших примерно в этих же местах… Здесь капитан корвета «Устрица» нашел «Город Лондон». Мертвый штиль в течение двух месяцев держал на привязи корабль, на котором не осталось даже крысы живой. Кровавым бунтом закончилось плавание «Мечты». Где-то неподалеку попыткой людоедства опозорили себя моряки «Золотого берега».
Нет, никакой надежды больше не могло быть!
Сидоров перевернул страницы рукописи и, вычеркнув из названия главы слово «плавание», вписал вместо него другое.
Надежды нет
Цинга, начинавшаяся воспалением десен и болями в костях, потом по-разному расправлялась с людьми на «Отважном». Одни опухли и походили издали на здоровяков, объедающихся даже здесь, среди океана. Другие высохли, как скелеты. Но все одинаково подолгу и в самое необычное время спали. И часы, и солнце утверждали, что настал полдень, а на «Отважном» все было погружено в сон, когда Кириллов вышел на палубу.
Океан, как всегда, был недвижим. По стеклянной его поверхности бежали облика, торопившиеся убраться подальше от горячих солнечных лучей.
Кириллов стоял, вцепившись в край борта. Но вот он оторвал взгляд от слепящей водной массы и медленно перевел его на свои руки. Как будто только в первый раз увидел он, во что превратились его пальцы: сухие, желтые, они походили на когти какой-то огромной птицы. Поднеся левую руку поближе к глазам, он разглядывал каждый палец, как ученый рассматривает в лаборатории колбы и пробирки с химическими веществами, когда реакция идет явно не так, как хотелось бы.
— Нет. Не верю. Не может быть… — попытался отбросить он мысль, на которую навели его собственные руки; лотом пошел, высоко поднимая колени, странно хрустевшие при каждом шаге.
Дверь каюты лейтенанта Сидорова была полураскрыта, хозяин ее спал, опираясь лбом о самый край стола. Малейший толчок — и спящий свалится на пол. Но на этом мертвом корабле не бывает ни толчков, ни сотрясений. Здесь можно спать хоть стоя на голове. Кириллов в задумчивости остановился. Вот человек, который ему нужен: бесстрашный, даже сейчас подтянутый и, главное, знающий точно, осталась ли хоть какая-нибудь надежда.
Кириллов вошел в каюту и сразу увидел рукопись, отодвинутую на другой край стола. «Гибель „Отважного“», — прочел он название главы.
«Ну вот, уже и некролог готов», — Кириллову показалось, что он стоит над большой мраморной плитой и сквозь легкий, непрестанно наплывающий туман читает одну за другой фамилии моряков «Отважного».
Он сел в кресло. Да, совершенно ясно теперь, что надо что-то делать с грузом. И Сидоров как раз такой человек, которому можно довериться. Кириллов всматривался в сидевшего перед ним лейтенанта. Лившийся из иллюминатора отраженный океаном свет окрашивал изможденное, постаревшее лицо Сидорова в мертвенно-зеленые тона.
— Лейтенант… — с невольным страхом окликнул его Кириллов.
Сидоров открыл глаза, глянул на гостя и, поудобнее подложив руку под голову, снова задремал. Он принял Кириллова за одну из тех галлюцинаций, которые часто посещают пленников океана.
— Лейтенант! — Голос прозвучал громче и повелительней.
Подчиняясь тону команды, Сидоров вскочил.
— Простите, господин Кириллов. Устал я что-то.
Лейтенант растерянно смотрел на Кириллова, не понимая, зачем этот неприятный человек забрел в его каюту.
— Не случайно зашел я к вам, Василий Сергеевич, — сказал Кириллов, словно прочтя мысли Сидорова. — У меня к вам дело, связанное с порученным мне грузом. Но сначала скажите откровенно: видимо, дела наши совсем плохи?
— Совершенно. У меня нет больше никаких надежд… Тем, у кого осталось дома имущество, следовало бы написать завещание.
— Думаю, что на бриге у нас найдется и другая работа. Могли бы вы, господин Сидоров, помочь мне, полагаясь лишь на мою честь?
Сидоров молча смотрел через иллюминатор на океан, как будто ничего не слыша.
— Вы молчите? Не согласны? А ведь вопрос идет о сохранении государственной тайны.
— Государственной или Волкова и вашей? — бесстрастным тоном спросил Сидоров, не меняя позы.
— Не понимаю вопроса, господин лейтенант. Поскольку я и Волков знаем эту государственную тайну, она и наша. Если вы соглашаетесь помочь, только узнав ее, — вы ее узнаете. У меня, очевидно, нет выхода.