После революции бывший пирожник королевы истратил все свое состояние на то, чтобы найти способ сохранения мяса и овощей для дальних плаваний. Бедняга имел наивность обратиться за помощью к химикам. Один из них публично отчитал Аппера за невежество и заявил, что люди, старающиеся найти способ сохранения пищи на неограниченный срок, уподобляются безумцам, создающим вечный двигатель.
Поздно ночью Сидоров, Кириллов и Плаксин принялись за разгрузку. Скоро последняя банка была за бортом.
— Итак, все, — прошептал Кириллов. — Мы сделали все, что было в человеческих силах. Пожалуй, даже несколько больше. А теперь простимся. Ложитесь спать. Усталость, еда и вино навеют глубокий сон. Прощайте!.. — Кириллов пожал руки офицерам и, не оборачиваясь, пошел в каюту.
— Простимся и мы… — Друзья обнялись, пытаясь в темноте разглядеть друг друга. Потом, словно боясь словом или восклицанием выдать свои чувства, еще раз молча пожали руки и бросились прочь с палубы.
Капитан Дезобри
Уныло тянулся плоский голый берег. С глухим ровным шумом набегали на него грязно-серые волны, подкатывались к длинному валу из черных, зеленых, багрово-красных, фиолетовых водорослей. По сырому песку, пронзительно крича, бродили чайки, смело подлетали к ногам Сидорова. Их крики были как смех.
Вдруг Сидоров заметил высокую тонкую фигуру. К нему приближался молодой человек с красивым смуглым лицом, которое искажала гримаса страдания.
— А, лейтенант Сидоров! — воскликнул незнакомец.
— Вы знаете меня?
— Ну еще бы! Мы старые знакомые. А вы знаете про меня больше, чем я сам, — сердито проговорил молодой человек. — Я напомню вам кое-что. Я командовал корветом, который разбился о подводные скалы у африканского берега несколько севернее, чем находится сейчас «Отважный». Словно для увеличения наших страданий, с нами было несколько женщин и детей. Мы высадились на берег и пошли голыми песками. Без воды, без пищи… Когда мы оставили первого изнемогшего, лейтенанта Александра Беллерта, садилось солнце. Отойдя, мы видели, как на фоне огромного красного диска на желтом бесконечном песке поднималась и опускалась черная фигура товарища, казавшаяся нам гигантской, уже нечеловеческой.
На холме, где начинался лес, мы в последний раз обернулись в сторону берега. Беллерт встал во весь рост и, словно прощая нам все, помахал рукою. С одною из женщин сделалась истерика. Вопли ее вдруг по-своему подхватили большие пестрые птицы…
— Постойте, — перебил Сидоров. — африканский берег, разбитый корвет, лейтенант Беллерт… Я что-то припоминаю. Сейчас…
— О, вы вспомните все! Мы голодали много дней в этом негостеприимном лесу. Потом нам попались ягоды, имевшие весьма аппетитный вид и сладковатый вкус. Я запретил есть их сырыми и приказал сварить нечто вроде густой похлебки. Люди с жадностью поели ее. А примерно через два часа одни с воинственными криками бросились в атаку на кусты, другие выстроились очередью для получения хлеба, приняв небольшой холмик за палатку маркитанта. Все, кроме меня, погибли, а я остался в живых, словно для того, чтобы понести возмездие.
— Вы командир корвета «Ля Сардин» капитан Дезобри!
— Да, я капитан Дезобри. И это вы, господин Сидоров, описав мои злоключения в вашей «Истории», поучали, что мне следовало сначала испытать ягоды на одном-двух людях, может быть на самом себе, и только потом разрешить их есть всем… Мудрый совет! А что сделали вы сами? Как рискнули вы бесценное сокровище выбросить за борт брига, не произведя как следует испытания? — голос капитана Дезобри стал совсем суровым, и Сидоров застонал.
От стона он и проснулся. На полированном потолке каюты, у самой его середины, переливалось световое пятно — отражение солнечных бликов на поверхности воды. Значит, уже около одиннадцати часов. Мысль, что случилось непоправимое, наполняла мозг Василия Сергеевича.
Ему это особенно непростительно. Он, столько лет изучавший чужие ошибки, бравший на себя смелость осуждать других, указывать, как надо было поступать в самых запутанных случаях, погубил собственными руками столько пищи. Почему благоразумие изменило ему, когда дело пошло о собственной судьбе, о судьбе подчиненных и товарищей?
Влияние чужого большого авторитета? А может быть, в результате долгого голодания он просто потерял правильное представление о действительности, временно лишился способности рассуждать логически? Теперь, после хорошей еды, когда силы вернулись к нему и сознание прояснилось, он отчетливо видит весь ужас содеянного.
В каюте Кириллова Сидоров застал Плаксина.
— Первой моей мыслью, когда я проснулся сегодня, чувствуя себя сильным и здоровым, было схватить пистолет и казнить себя за тяжкое преступление, совершенное мною из-за собственной самонадеянности, — начал Кириллов. — Я виноват не только перед командой «Отважного» и перед памятью моего друга, но перед человечеством. Я погубил вверенную мне тайну. Никто даже не узнает о судьбе одного из самых замечательных открытий. Адмирал Волков, наверно, отслужил панихиду по капитану Петрову и все забыл…
Он замолчал, низко опустив голову, а потом, набравшись сил, продолжал:
— Мы брали пищу из многих банок и чувствуем себя отлично. Значит, только в некоторых банках содержались ядовитые вещества. В тех, при заполнении которых совершена неведомая ошибка… Что делать нам, друзья? Сообщить команде о моем тягчайшем проступке, чтобы понести заслуженное наказание?
— Ни в коем случае! — воскликнул Плаксин. — Подумайте, как подействует на людей мысль о том, что они столько дней страдали от голода, а трюм был набит отличной пищей. Зачем к их терзаниям прибавлять новые? Мы обязаны молчать!
— Господа! — лицо Сидорова немного просветлело. — Мы теперь можем поголодать. Я предлагаю отдать наши пайки капитану. Надо попытаться поднять его. На бриге стало гораздо унылей с тех пор, как Петров слег.
— В моей каюте остался бульон. Я разварю в нем на спиртовке солонину. Капитану хватит на несколько дней, — добавил Кириллов.
Вернувшись к себе, Сидоров открыл «Историю кораблекрушений». Писать «Гибель „Отважного“» заново? Для чего? Нарушить государственную тайну и сказать все, как было, он не мог.
Схватив толстую тяжелую рукопись, лейтенант хотел швырнуть ее в иллюминатор. Он представил себе, как она, распушив листы, медленно опускается на дно недалеко от того места, где громоздятся выброшенные из трюма банки.
Нет, пусть книга живет. Пусть расскажет она о злосчастной судьбе мужественной команды «Отважного». А история Сидорова, Кириллова и Плаксина так и должна остаться тайной.
Ветер
Очнувшись, капитан Петров увидел на краю стола стакан с какой-то жидкостью и жадно выпил ее. Удивительно вкусно! Неужели кок приготовил это из последних запасов? Вряд ли… Хорошо известно, к сожалению, какие это запасы. Но странно, что чувствует он себя гораздо лучше, чем прежде. Даже, пожалуй, можно встать? Правда, голова кружится, пол уплывает из-под ног, но ничего, пройдет!
Капитан глянул на календарь, и его словно обдало горячей волной. Сколько же времени он провалялся! Что, ежели на бриге раздобыли откуда-то пищу? А быть может, бриг вырвался из полосы штиля и сейчас находится уже у берегов населенных стран?
Петров с надеждой склонился над столиком, где по-прежнему лежала карта с курсом «Отважного». Нет, все то же. А может быть, забыли нанести изменения на карту капитана? Считали его уже дохлой собакой, не нужной никому?