В конце коридора, рядом с комнатой Форстера, находилась маленькая лаборатория; другую сторону дома занимала комната с книжными полками, походной кроватью и круглым столом. Мортон внимательно осмотрел все помещения, но нигде не было следов борьбы, пятен крови. Напавшие, если они были, куда-то увели Форстера и слуг. Может быть, его растерзал ягуар или укусила ядовитая змея, а слуги, боясь обвинения в убийстве, разбежались?
Мортон закрыл на ключ дверь библиотеки и лег на койку. Сразу стало как-то особенно тихо, и Мортон впервые представил себе Форстера мертвым. Что ему теперь всякие обследования, выводы, наказания, увольнение с волчьим билетом? Не нужный никому человек ушел навсегда, и трагическая смерть сделала его значительным.
О его гибели будут теперь писать очень много, доказывая на Ярком примере, что институт жертвует своими лучшими сотрудниками ради торжества науки над коварной природой амазонской гилеи. Потом, достаточно подготовив почву, потребуют еще больших уступок от правительства страны, явно неспособной самостоятельно гарантировать безопасность ученых. В Институте тропической медицины, в лаборатории болезни Чагаса распространенной только в Бразилии, появится большой портрет Форстера в раме из черного дерева, со строками из стихотворения Киплинга:
А Форстер вовсе не заслужил такой чести. Ведь он в джунглях взвалил на свои плечи бремя желтых и черных. Изменив цивилизации, как говорил директор, он, борясь с болезнями, стремился спасти от полного исчезновения «лишних» людей, только могущих помешать широкому использованию всех ресурсов Амазонки, когда до них дойдет очередь.
Утром Мортон принялся за осмотр стола Форстера.
Первой ему попалась в глаза толстая, аккуратно переплетенная книга — врачебный журнал. Осторожно Мортон переворачивал листы, записанные именами индейцев, диагнозами болезней, рецептами. Институт не снабжал станцию лекарствами, и Форстер, очевидно, тратил свои личные деньги на приобретение дорогих новейших медикаментов. Просматривая журнал, Мортон подсчитал, что Форстер в среднем принимал в день человек пятнадцать.
Он вышел на террасу, и действительно, на ступеньках лестницы и в тени сумаумы и шоколадных деревьев сидели больные. Прислонясь к перилам, стоял мужчина, державший на руках девочку лет десяти. Даже беглого взора достаточно, чтобы определить у ребенка болезнь джунглей, разрушающую спинной и головной мозг, поражающую сердце и другие органы человека, особенно детей. Кто мог поручиться, что где-нибудь в лохмотьях этой пары не таится триатома мегиста — лесной клоп, разносящий болезнь Чагаса? Одно дело — держать этутрнатому в плену лабораторной банки, и совсем другое — знать, что она прячется где-то в щелях хижин и домой туземцев. По ночам этот крупный клоп — нападает на спящих детей и взрослых, высасывая кровь особенно из кожи лица, за что он и получил название «поцелуйного клопа».
— Доктор Форстер умер! — громко крикнул Мортон по-португальски. — Лечить вас некому, и никогда больше не ходите сюда.
— Доктор Форстер умер! — громко крикнул Мортон по-португальски.
— Доктор Форстер умер! Доктор Форстер умер! — как эхо, раздались по двору голоса. Мужчина с больной девочкой покрыл ее голову и лицо какой-то тряпкой и медленно пошел к лесу.
И Мортон вспомнил университетскую клинику, книги, в которых так много говорилось о долге врача. На миг ему сделалось страшно. Он впервые так близко видел людей, которых в институте многие годы, не задумываясь, обрекали на смерть. Но потом, рассердясь на самого себя, Мортон топнул ногой и закричал еще громче:
— Прочь! Прочь! Забудьте сюда дорогу!
Ему захотелось сейчас же уничтожить самую память о Форстере, о всех его делах. Мортон сложил дневники и отчеты Форстера, его журнал, приборы, которыми он пользовался для осмотра больных, прихватил фотографии в бледно-желтых пальмовых рамочках и свалил все это в кучу на дворе. В ярких солнечных лучах пламя было почти не видно, и превращение разноцветных бумаг в черный пепел выглядело даже фантастически. В последнее мгновение глаза Мортона невольно приковала к себе выцветшая большая фотография молодой женщины с очень старомодной прической. Коробясь, она шевелилась, словно стараясь выдаться из костра, и эти движения вместе с призрачными бликами пламени, пробегавшими по глянцевитой бумаге, придавали лицу необыкновенную живость. Мортон быстро подтолкнул палкой фотографию к центру костра, и стоял над ним, пока все, чем Форстер жил на уединенной станции, не превратилось в несколько горстей пепла.