Все это очень отчетливо вспомнилось Гребневу, когда он и Крылов прибыли в Кондерру. Сразу, за бетонным массивом порта тянулись ряды высоких однообразных домов. Одна удушающая жара напоминала здесь о тропиках с их чудесной природой. Запах нефти, груды мешков под брезентом, ящики с машинами — и нигде ни деревца, ни кустика: бетон, камень. А дальше — лачуги окраин облепили город вокруг, словно колония уродливых моллюсков, бетонные сваи пристани. Даже в море, радужно расцвеченном смесью всех масел и горючих, применяемых на теплоходах, плавали только отбросы большого города, смываемые дождями, заменявшими ухищрения современной техники городского хозяйства. Были в Кондерре и парки, и сады, и прекрасные бассейны, заселенные удивительно красивыми рыбами. Но добраться до них было нелегко, для осмотра всего этого не оставалось времени. Большую часть дня Гребнев проводил в разных правительственных канцеляриях, добиваясь оформления необходимых документов для дальнейшего путешествия к самой цели многодневных странствований. Наконец высокое лицо, от которого зависела выдача разрешения, написало короткую резолюцию: «Допускаю опыты только под наблюдением местных ученых».
На критические замечания по поводу этой резолюции высокое лицо дипломатично ответило:
— Если вам скажут, что в вашем доме есть бомба замедленного действия, вы, наверное, в первую очередь заинтересуетесь не паспортами принесших это известие, а тем, где бомба и чего можно ждать от нее…
Крылов, прочитав резолюцию на своих бумагах, сказал: — Отлично. Участие сейсмологов архипелага в наших работах будет полезно для обеих сторон. Я очень рад.
К вечеру того же дня советские ученые с билетами в кармане поднялись на борт парохода «Магона», на котором они должны были плыть дальше. Это был большой корабль. На нем имелись и роскошные каюты, и прогулочные палубы, и купальные бассейны… и трюмные помещения, набиваемые пассажирами «навалом» вместе с их багажом. Существенным недостатком «Магоны» было то, что она никогда не ремонтировалась и теперь годилась только для плавания в пределах видимости берегов.
Устроившись в своей каюте, Гребнев вышел на палубу. Неподалеку стоял тяжелый утюгообразный пароход из Капштадта, рядом — высокий теплоход из Сан- Франциско. Дальше чернели ободранные штормами корпуса «норвежца», привезшего северную руду, и «итальянца» с металлическими изделиями из Бельгии.
Согнувшиеся под гнетом мешков грузчики поднимались по крутым сходням на палубы пустых пароходов.
И, как страж незыблемости порядка на морях и океанах, неуклюжей тяжкой громадой возвышался над водой крейсер «Тунец».
«Магона» вышла в море ночью, и Гребнев, набегавшийся за день, спал глубоким сном и лишился возможности созерцать забавное зрелище. Корабль торжественно провожала вся Кондерра, словно он отправлялся, по меньшей мере к Южному полюсу. Соответственно этому держались и офицеры «Магоны», начиная с капитана. За время отплытия корабля они успели отдать такое множество различных команд, которого на другом пароходе хватило бы на кругосветное плавание.
Знакомство Гребнева с жизнью «Магоны» началось в океане в сияющий тропический полдень. Маленькие смуглые матросы то суетливо бегали взад и вперед по палубе, то застывали отдельными кучками, как муравьи, нашедшие рассыпанный сахарный песок. Видел Гребнев и идола «Магоны» — губернатора острова Мегра. На белом костюме его ослепительно сверкало золотое шитье рукавов и погон. Толстый, важный и такой же маленький, как матросы, губернатор медленно проходил по палубе, на которой тотчас все замирало. Иногда он что-то говорил, и в ответ ему слышался разноголосый вопль матросов.
Добравшись до капитанского мостика, губернатор застывал на нем. Он мог так стоять долго, — может быть, он стоя спал, обдуваемый легкими дуновениями ветра, убаюкиваемый гипнотизирующим мерцанием солнечных бликов на волнах.
Гребнев с интересом наблюдал за жизнью нескольких сотен людей, заключенных в раскаленную стальную коробку. А вечером он видел, как под пронзительные звуки трубы на корме корабля флаг, пестрый, словно шелковый платок здешней модницы, медленно плыл вниз в неподвижном воздухе. Эта церемония торжественно выполнялась на «Магоне» в честь губернатора. Когда же темнело совсем, в белом свете ламп, подвешенных над палубой, кружились дамы, офицеры и представители местной знати. Яркое пятно среди тропической черной ночи, звуки невеселой странной музыки и медленно кружащиеся разноцветные пары вызывали у Гребнева представление о театре, о том, что все это — ненастоящее.