— Нет! — он сунул банку под койку. — Выброшу вечером…
Целый день не входил в каюту мичман. И где бы он ни был, как привидение преследовала его банка с мясом.
А когда наступила ночь и вновь пришлось, падая от усталости, с бешено вращавшимися огненными кругами перед глазами выносить одну за другой банки из трюма, Плаксин заговорил, стараясь не смотреть на товарищей:
— Вот что мне, господа, пришло в голову… Начатую работу надо закончить. Иначе зачем же мы столько трудились? А силы наши исчерпаны. Между тем источник этих сил тут же, вокруг нас… Если мы закусим сейчас, мы успеем расправиться со всеми банками, прежде чем их содержимое начнет расправу с нами. Блестящая идея! — закончил он, как будто убеждая самого себя.
— Нет. Не согласен… — Кириллов покачал головой. — Вы не видели, как умирал Иванов, а я видел. Не представляете себе, что это такое.
— Крепись, Плаксин! Ты же все время держался молодцом. Что теперь сдаешь? — увещевал его Сидоров.
Плаксин молча вынес еще несколько банок. Потом, поддержав опять едва не упавшего Кириллова, тихо сказал:
— Я уже спрятал одну банку в моей каюте… Боролся с собою весь день и хотел бы послушаться вас. Но ничего не выходит. Все-таки я сегодня поем. Будь что будет.
Сидоров с грустью смотрел на мичмана. Немногим больше прожил Василий Сергеевич на свете, но и эти годы сейчас казались ему словно отнятыми у Плаксина. Плаксин — воспитанник того же Кронштадтского корпуса. Значит, еще шесть лет долой — вычеркнуть из жизни. Остается совсем ерунда. И вот теперь единственная мечта юного мичмана — наесться досыта. Нечего сказать, достойное завершение пути моряка.
Он представил себе банку в каюте Плаксина. Вот мичман открывает ее, вытаскивает мясо. Много мяса, гораздо больше, чем нужно одному человеку. Режет на мелкие кусочки. Зубы-то теперь у всех ходуном ходят… Да, поесть досыта… Разве это еще возможно? Разве есть люди, у которых пищи сколько угодно?
— А может быть, Плаксин и прав? — начал в раздумье Сидоров. — Наверное, нам уже не к чему терзать себя голодом. Ведь у нас нет выхода. Работать мы не можем, прекратить начатое дело нельзя… Откуда же взять необходимые силы?
Кириллов, поглядывая на силуэты молодых людей, видел, как они то раздувались, вырастали чуть не до потолка, то, скорчившись, превращались в маленькие безобразные фигурки. Чувствуя, что, пожалуй, он сейчас упадет и вряд ли поднимется, Кириллов не стал спорить.
— Будем кончать… Ладно! Но раз так, устроим последний пир по-настоящему. Обед из многих блюд. С закусками и сладким.
Кириллов оживился. Даже глаза его прекратили свои оптические фокусы.
— Вскрывайте этот ящик. Потом тот, направо… Теперь вон тот. У меня в каюте есть немного спирта, мы подогреем на нем еду… Но помните, друзья, не проклинайте потом ни меня, ни Иванова.
— У нас есть причины для такого поступка. Команду же губить мы не должны. Нельзя обрекать людей на мучительное самоубийство. Все нужно проделать в тайне, заперев двери, закрыв иллюминатор, чтобы из него не разносились запахи. Обоняние у всех теперь, наверное, острее, чем у гончей, — сказал Сидоров.
Вечером, отнеся находившемуся в беспамятстве капитану свои пайки солонины и накормив его, участники «заговора» собрались в каюте Кириллова.
Давно не сидели они за таким столом. Яркие блики горели на хрустале и серебре. В бокалах искрилось вино (у Кириллова чудом сохранилась бутылка).
Хозяин каюты открыл небольшую фарфоровую миску.
— Для начала надо обязательно съесть понемногу крепкого бульона. Это лучшая подготовка к дальнейшему. Мы должны есть медленно, медленно. Ведь мы столько времени голодали!
Кириллов налил в тарелки по нескольку ложек густой золотистой жидкости.
— Прошу, господа офицеры!.. Мичман Плаксин! Вообразите, что рядом с вами барышня, в которую вы влюблены, и что еда для вас только печальная необходимость… Не торопитесь! Барышня искоса следит за вами…
Когда с бульоном было покончено, — а на это, несмотря на увещевания Кириллова, потребовалось катастрофически мало времени, — ученый торжественно снял крышку с большого блюда.
— Итак, тушеная говядина с горошком.
Не уговариваясь, все держались так, словно это обыкновенный дружеский обед.