Вьюрки в период размножения продолжают держаться стаями. Логично было бы предположить, что они гнездятся колониями, но нет! Долгие наблюдения за кормящимися на лужках стаями показали, что состав их очень непостоянен. То и дело от стай отделяются одиночные птицы или пары и летят вверх на склоны, а им на смену прилетают, также одиночками или парами, другие. Нужно было лезть выше по склонам и там, среди осыпей и скал, выслеживать одиночных птиц в надежде, что они приведут к гнезду. И без того трудная задача усложнялась тем обстоятельством, что часть вьюрков, примерно треть, ежегодно не участвовала в размножении, ведя холостой образ жизни. Узнать же, кто перед тобой — возвращающаяся к гнезду птица или прогуливающийся холостяк, — было невозможно.
…Шел четвертый сезон моей работы. Дни проходили за днями, но результатов все не было. Откровенно говоря, мне это уже надоело. Должны же быть у них гнезда!
И наконец, сбылось!
Стоял ничем особенно не примечательный ясный августовский день. С утра все было как обычно. Выход до рассвета, утомительный подъем на склоны до высоты 4700–4800 метров. Там в одном месте у меня был подозрительный кулуар, где концентрировались поиски последних дней. С рассветом началась слежка. Я расположился посередине большого камнепада, ограниченного с одной стороны скальной стенкой. Стояла тишина, только улары пересвистывались где-то поблизости. Но вот знакомая позывка: «Чрр… чррр…» Снизу тяжело поднимается вьюрок. Он присаживается на камень метрах в двадцати от меня, сидит несколько секунд оглядываясь, Затем срывается и летит дальше вверх. Насколько возможно, я слежу за ним в бинокль, засекаю то место, где он скрывается из вида, и быстро перемещаюсь туда. Опять тянется долгое ожидание. Вниз вьюрки проносятся то и дело, но меня они сейчас не интересуют, потому что проследить, откуда они мчатся, невозможно. Проходит час, еще полчаса. Поблизости птицы больше не появляются. Но вот в стороне выпархивает еще одна. Та же это самая или другая — неизвестно. Птица ведет себя довольно подозрительно, слегка беспокоится, крутит головкой, затем летит вверх и пропадает метрах в тридцати выше. Опять я перемещаюсь, опять жду…
Поднимается ветер. Он шумит и завывает в скалах; слышимость стала гораздо хуже. Некоторое время надо мною кружит бородач, привлеченный, видимо, неподвижностью моей фигуры; прошмыгнула на большой скорости стая скалистых голубей. В августе они поднимаются на кормежку очень высоко, кормясь на маленьких альпийских лужайках Семенами живородящей гречихи, очень урожайной травки. Вьюрков вокруг почти не видно; голоса слышны, но далеко.
Три часа дня… Уверенный, что день опять пропал, я решаю еще раз попытать счастья и переместиться наискось метров на триста, на другой склон кулуара.
И вдруг (боюсь, что читателю уже надоели эти «вдруг» и «внезапно», но именно так и происходят все интересные встречи и находки), когда я еще шел, не таясь, метрах в тридцати от меня на камни сел вьюрок. Я замер. Чиркнув раза два и повертевшись на месте, он вдруг как сквозь землю провалился. Выждав несколько секунд, я рывком бросился вверх к этому месту и затаился вновь. Передо мной была груда мелкого плитняка, изобилующего щелями и дырками. Минуты через две из одной выскочил вьюрок и ринулся вниз по склону. Швырнув кепку туда, откуда он вылетел (сбиться среди однообразных камней в таких поисках — дело минуты), я начал методично переворачивать камень за камнем. От волнения в голове шумело, дыхание прерывалось. Камни с шумом катились вниз. Неужели опять не то? Нет, не может быть! Еще камень, еще… Внимательно гляжу в щели, прежде чем отвернуть очередную плиту. Но что такое, никак, пучок соломы? А дальше? Осторожно! Не волноваться, чуть приподнять вот этот камешек сбоку… Есть! Гнездо! С птенцами!
Пожалуй, никогда я не испытывал такого восторга, найдя гнездо, как в тот раз. Долгое напряжение многодневных поисков требовало немедленного выхода. Грудь распирало ликование, которое вместе с нехваткой кислорода дало удивительный эффект. Я топал ногами, воинственно размахивал руками и сипло кричал «ура!», перемежая его восторженным гоготаньем. На высоте 4800 метров крики мои звучали приглушенно и гасли, не доходя ни до одного склона.