В одном из углов уходила вверх широкая, постепенно суживающаяся щель. Там стояла полная темнота, но снизу можно было разглядеть очертания двух массивных построек из веток терескена, видимо гнезд. Я добрался до них, упираясь руками и ногами в стенки щели; гнезда удалось разглядеть, только исчиркав с десяток спичек. Судя по всему, они принадлежали когда-то тибетскому ворону и служили много лет подряд, периодически надстраиваясь, пока не достигли столь крупных размеров. Как птицы выводили птенцов в такой темноте — совершенно непонятно.
Другую интересную пещеру я увидел в верховьях реки Кокуйбели, где был разбит базовый лагерь «снежной» экспедиции (о ней я расскажу дальше). Однажды наш инструктор-собаковод вернулся к обеду в несколько возбужденном состоянии и сообщил, что наткнулся на логово барса. К тому времени меня начала одолевать какая-то непонятная болезнь, я уже лежал, но перед такой новостью все отходило на второй план. Мы отправились к пещере, где якобы располагалось логово, вместе с первооткрывателем, взяв на всякий случай винтовку и телеобъектив.
Подниматься надо было по рыхлой осыпи. Из-за повышенной температуры я полз вверх со скоростью черепахи, обливаясь потом. Наконец метров через триста открылась черная пасть пещеры. В обрамлении черноватых скал она выглядела довольно мрачно. Отсюда отчетливо были видны белеющие кости, разбросанные перед входом. Они-то и смутили моего спутника, решившего, что в пещере сидит плотно пообедавший барс. Кости козерогов выглядели довольно свежими, и могло статься, что пещера обитаема. В одном только можно было поручиться твердо: сейчас в пещере никого нет. Шум камней, осыпавшихся под нашими ногами, давно спугнул бы любого и менее осторожного, чем барс, хищника, имевшего достаточно времени, чтобы убраться незамеченным.
Действительно, пещера оказалась пустой. Костей козерогов, архаров, а может быть, домашних баранов и коз было много и внутри, так же как и клочков шерсти, но ни одной свежей кости мы не нашли. Похоже было, что пещера являлась зимним приютом какого-то крупного хищника, может быть и барса. Она располагалась сравнительно низко, на высоте 4300 метров, была обращена на юг и надежно закрыта скалистым гребнем от преобладающих западных ветров.
Вообще, пещеры и гроты в скалах играют большую роль в жизни птиц и зверей Памира, особенно зимой. Здесь они находят надежный приют от ледяных, пронизывающих ветров и жестоких ночных морозов, когда температура падает до пятидесяти градусов. В пещерах залегают в спячку медведи, в крупных гротах ночуют стада козерогов, в дырах поменьше и поглубже ютятся лисицы и волки. Здесь ночуют многие птицы, собираясь нередко большими стаями. Во многих хорошо закрытых от ветра пещерах весь пол покрыт толстым слоем птичьего помета, причем преимущественно мелких птиц. Можно думать, что ночующие стаи мелких птах сбиваются в плотные кучи, чтобы было теплее. Так, например, поступают многие мелкие птицы в холодных высокогорьях Анд.
Аличур
В маленькую ошхону у Аличурского моста мы попадали, как правило, после длительной тряски в кузове автомашины, продрогшие до костей и голодные как волки. Не удивительно, что эта простенькая харчевня казалась нам верхом уюта, и вспоминать о ней было всегда приятно. Аличурская ошхона — единственная на трехсоткилометровом перегоне Мургаб — Джиланды. Вот и сейчас, ввалившись в прокуренное помещение, мы столпились у раздаточного окошка, с наслаждением обоняя запахи пищи и чувствуя, как постепенно отходят закоченевшие конечности. Несколько глотков обжигающего спирта, литровая кайса лагмана из свежей козлятины и множество чайников крепкого чая в самое короткое время восстановили наши силы и настроение. Гулкие голоса катались под низким потолком, как бильярдные шары. Полдюжины шоферов за угловым столом набирались сил перед следующим броском, гоняли бесконечные чаи и хрипло смеялись, мешая русскую и узбекскую речь. Из раздаточного окошка неслась звучная перебранка: шеф-повар делал кому-то разнос.
Здесь я расставался со своими веселыми спутниками. Они «сквозили» дальше на Хорог, в теплые долины Бадахшана. Я же оставался здесь, у Аличурского моста, где тракт, пробежав полсотни километров по правому берегу долины, переходил на левый и уходил в сторону, постепенно поднимаясь на перевал Кой-Тезек. У моста кончался широкий простор Аличурской долины, и дальше река текла стиснутая со всех сторон моренами и склонами гор. Отсюда я должен был продолжать свой путь на резиновой лодке. Цель моего путешествия — лагерь Сидорова был раскинут в устье реки, там, где она, замысловато извиваясь среди наносов дельты, вливалась в Яшилькуль. Машины разбежались в наступивших сумерках, а я устроился ночевать у гостеприимного завмага.