Акбайтал… Конечно, он не очень эффектен. Но для меня это самый волнующий перевал. Громадные вершины хребта Музкол, закованные в лед и снег, ощетинившиеся черными гребнями скал, здесь как будто совсем рядом. Нередко облака оказываются внизу и, когда едешь над ними, на уровне вечных снегов, ощущение создается совершенно необыкновенное!
Темнело. Машины дружно пылили по прямой как стрела ленте тракта. Мы мчались по широкой и ровной долине Акбайтала, окаймленной крутыми склонами скалистых гор. Садившееся солнце временами прорывалось сквозь тучи и внезапно освещало отдельные участки гор, то красные, то желтые, то синие. Постепенно краски тускнели, переходя с темнотой во все оттенки черного и синего цветов. Затем все потонуло в сплошном мраке, и только полотно дороги мчалось на нас в ярком свете фар.
Справа, из глухой тьмы подножия хребта, вдруг дружно замигала стайка огоньков.
— Ну, вот и Чечекты, — облегченно вздохнул Коля. — Биостанция!
После трудной дороги спалось крепко. Разбудил меня могучий рев ишака, надсадно оравшего прямо под окном комнаты, в которую нас вечером поместили. В окно било яркое солнце, был виден кусок темно-синего неба. Только я собрался вставать, как дверь распахнулась и в комнату вошел Леонид в сопровождении высокого широкоплечего киргиза. Входя, тот согнулся почти вдвое.
— Еще дрыхнет! — возмущенно зашумел Леонид. — Смотри, Мамат, это ленинградский студент, — представил он меня таким тоном, каким в зоопарке поясняют маленьким детям: а вот это-де, ребятки, белый медведь!
Так я познакомился с Маматом Таштанбековым, рабочим биостанции, постоянным спутником в наших последующих скитаниях по горам Памира. Это был опытный путешественник. Он так сработался с Леонидом, что уже прекрасно разбирался в растениях и многие из них называл по-латыни. Мамат был весьма эрудированным человеком, а его богатая приключениями жизнь делала его интересным собеседником.
Подгоняемый сердитым ворчанием Леонида, я стремительно оделся, и мы втроем вышли наружу. Яркое высокогорное солнце заставило меня зажмуриться, а когда глаза немного привыкли к свету, я прежде всего увидел красивую снежную вершину, возвышающуюся над станцией. Это был пик Зор, последняя крупная вершина в южной оконечности хребта Музкол.
По маленькой улочке биостанции сновали сотрудники, разгружались пришедшие машины, бродили ишаки и собаки. У конюшни в кучах навоза копошились снежные воробьи, (Окраска их — красивое сочетание белого, черного и серого цветов, голос — звонкое чвивьканье, и с нашим домовым воробьем у них только и есть общего, что любовь к человеческим поселениям да название воробей.)
Так началось мое знакомство с Памирской биологической станцией, ставшей основным стационаром на все последующие годы работы. Отсюда совершались многочисленные выезды на короткие и дальние маршруты или на временные стационары, которые, в зависимости от ситуации, я разбивал в самых различных местах нагорья.
Конечно, прежде всего, я постарался обшарить как следует окрестности биостанции. Расположена она очень удачно, и в непосредственной близости от нее можно встретить почти все наиболее характерные ландшафты Памира — от ветреных полупустынных равнин до глубоких снегов, скрывающих вечным покровом гребни гор. Белые домики биостанции приютились у самого подножия хребта Музкол, вернее, его южной оконечности. Некоторые вершины этого хребта, одного из самых высоких во внутренних частях нагорья, поднимаются более чем на 6 тысяч метров. Над биостанцией возвышается пирамидальная вершина красавца Зора, высота которого, как меня уверили сначала, была 6009 метров. Только два года спустя удалось выяснить, что на картах пик этот именуется Акджилгой, а высота его всего 5650 метров.
С южной стороны, из широкой и сухой долины Восточного Пшарта, Зор выглядит менее внушительно, и снег венчает только самую его вершину. Зато с северного склона, заснеженного почти сплошь, круто падает вниз висячий ледник, отороченный по краям черными зубцами скал. Ледник буквально висит над большим ледниковым цирком, который расположен на высоте 4760 метров и очень живописен. Нередко за зиму его так заваливает снегом, что он не оттаивает до июля.
Отсюда берет начало Чечектинка, веселая, быстрая речка, дающая воду опытным полям биостанции. Она начинается небольшим ручейком, который, выходя из цирка, стремительно катится вниз, прорывая древние морены. За пятнадцать километров пути до станции Чечектинка принимает несколько притоков, небольших ручьев, текущих по глубоко врезанным в склоны гор щелям. Местами эти щели напоминают миниатюрные каньоны. Бурная и многоводная июльскими вечерами, в разгар таяния снегов, к утру Чечектинка превращается в чистую, тихую речку.