— Введу уравниловку… — послушно затянули заключенные спецзоны, и в это время снаружи послышались шаги.
Топот нескольких пар сапог грубо прервал покаяние. Брякнули засовы, лязгнули замки, заскрипели дверные петли, и в бараке зажегся свет…
Карл Ильич Теплов сидел на верхних нарах, скрестив ноги по-турецки. Руками он держался за спинки. Нары принадлежали человеку, которого на зоне почему-то называли Поршень. Причем называли преимущественно шепотом, стараясь спрятать глаза, чтобы случайно не встретиться с ним взглядом. И не повернуться к нему спиной. Потому что весь последний год он держал политзону в неустанном страхе и напряжении…
Неизвестно, каким путем Поршень, он же Андрей Адольфович Худяков, попал в рассадник гнилой интеллигенции. Потому как был гражданин Худяков настоящим стопроцентным уголовником. Наглым, нахрапистым и абсолютно беспринципным. А еще Поршень умел ругаться и бить людей по лицу, что закономерно сделало его грозой политической зоны. Ко всему прочему, Андрей Адольфович был далеко не идиотом. В друзьях у него ходил валютный спекулянт Петров. Рыжий, ушастый и умный, как всякий коренной иудей, Иван Израилевич исполнял при Поршне обязанности бухгалтера. Вдвоем они жестко правили местным контингентом. Ибо сочетание кулака и кошелька на деле куда жизнеспособнее, чем кнут и пряник.
Сам Поршень в момент нежданного визита вертухаев стоял на коленях рядом с Петровым. В порыве немыслимой оторопи они собирались пообещать гражданину Теплову раздать свой собственный «подогрев» каким-то левым чмошникам. Когда глаза обитателей барака привыкли к свету, Поршень очнулся. Он несколько раз потряс своей почти квадратной головой и потер красное лицо такими же красными ладонями. Со лба посыпалась бетонная крошка. Соображал Поршень не быстро.
— Это чё? — требовательно спросил он, встав с колен, и посмотрел по сторонам.
Иван Израилевич оценил ситуацию и услужливо подсказал:
— Это таки форменное издевательство!
— Ты чё, подонок? — снова попытался сформулировать назревший вопрос Поршень. — Ты, что ли?..
Гражданин Петров быстро поддакнул:
— Мы этой наглости таки не потерпим!
В воздухе запахло плохо. В прямом и переносном смысле. Но в это время в дверях наконец очнулись охранники. Они придирчиво осмотрели замерших на полу зеков. Разбитые физиономии, лужи кровищи на бетоне и изодранные в драке робы навевали подозрения. Здесь явно не все было в порядке. Старший караула заглянул под ближние нары. Слава КПСС, трупов там не обнаружилось. Тогда он поднял взгляд.
Над суетой по-прежнему парил Карл Ильич Теплов. В целехонькой чистой робе из английской шерсти. Без единого синяка на лице. Зато с абсолютно невинной улыбкой на губах.
Виновника массового избиения матерый вертухай вычислил сразу. Без помощи логики, на голой интуиции. Он мгновенно понял, от кого тридцать покалеченных политзаключенных уползают по грязному полу в слезах и соплях. Ему стало страшно. Происходящее давило на психику абсурдом беспредела. Он вскинул автомат и сдавленным голосом прохрипел:
— Гражданин Теплов!!! Мы понимаем, что вам скучно! Но и вы нас поймите. Вы к нам по этапу всего на один день… А нам после вас кровь замывать! Будьте добры, пройдите в канцелярию! Хорошо хоть все живы…
Карл Ильич с хрустом разогнул ноги и начал спускаться под прицелом четырех автоматов. К этому моменту мыслительный процесс в голове Поршня дошел до логического тупика. Непонятки замутили возмущенный разум Андрея Адольфовича. Гроза политической спецзоны злобно ощерился и прорычал:
— В натуре — подонок! Я те ща покажу — диктатуру с уравниловкой!..
— За все надо платить! — пояснил его закадычный бухгалтер.
Но спина Теплова уже маячила за порогом камеры. И все же ответ на агрессивный выпад пришел. По коридору Индигирской пересылки разнеслось:
— Штоха!..
Лязгнули засовы, и все стихло. Только вода продолжала биться о дно раковины, нудным метрономом отсчитывая длинные тюремные секунды. Народ потихоньку вставал с колен и расползался по нарам. Поршня и Петрова обходили стороной, стараясь не коснуться. Вокруг них образовывался вакуум, как будто в камере появились прокаженные. Худяков с Иваном Израилевичем стояли неподалеку от двери и недоуменно оглядывались. В конце концов движение закончилось. Сокамерники забились в темные углы и затаились.
— Какая-то таки лажа, — догадался валютный спекулянт Петров.
Поршень обнаружил себя оторванным от коллектива и жалобно промычал: