— Сэр, что скажете? — Спросил Ремус.
— Странно, я впервые вижу, чтобы домовика отпаивали чаем, чтобы успокоить, — пробормотал он.
— Сказал человек, который платит своему эльфу, чтобы тот купил себе одежду, — фыркнул Ремус.
— Справедливо, — кивнул Болк. — Ну, Тристан, беги к своей Изольде, раз уж такой форс-мажор.
Ремус поднял брови от удивления, но Болк лишь махнул рукой. Тот тем временем вызвал Бинки. При виде опрятно одетого эльфа Честа изрядно смутилась. Домовиха пыталась расправить складочки на платьице, сшитом из старой наволочки. Ремус про себя заметил, что давно пора предложить Мариссе подхватить славную традицию Алекса Болка и выплачивать Честе небольшое жалованье. Эльф-эльфом, а она всё же девочка.
— Ступай пока к хозяйке, — тихо сказал Ремус Честе. — Я присоединюсь через несколько минут.
Вскоре Ремус вошёл в тёмную прихожую. Свет везде был погашен, кроме скромного оранжевого света, сочащегося из-под двери. Честа неуверенно жалась у гостиной. Ремус попросил её сделать чай, пока он будет беседовать с Мариссой. Хотя он понятия не имел, что сказать, несмотря на то, что пытался проработать в голове несколько вариантов развития диалога.
В комнате царила прохлада. Невысокие сугробы серели за ледяным стеклом, огибая чёрные тонкие стволы деревьев. Бурое небо надвинуло шапку на самые макушки окружавших поместье елей. В окне отражался огонёк свечи — единственный источник света в тёмной комнате.
Она сидела у тёмного окна, глядя на переплетение ветвей в саду. Бледное лицо отражалось в стекле сероватым пятном. Девушка даже не моргнула, когда Ремус вошёл. На краткий миг он испугался худшего, но увидел, как вздымается и опадает грудь девушки. По крайней мере, она не умерла от тоски. Но, кажется, была близка к тому. Тень самой себя с потухшими синими глазами и болезненно-серым лицом. Тонкие пальцы дрожали, цепляясь за подлокотник.
Ремус остановился в дверях. Сердце его сжалось от жалости. Вздохнув, он шагнул к ней. Ремус опустился возле её кресла на колено, тщась заглянуть в глаза. Два бездонных, но пустых озера тоски смотрели куда-то сквозь него. Ремус взял её за руку, пытаясь подобрать нужные слова, но понятия не имел, что говорить.
— Прости меня, Марс, — тихо сказал он. Почти неслышные слова прозвучали в тишине подобно грому. — Я идиот. Я не должен был тебе этого всего говорить, просто… вспылил. Поступил недостойно. Я… — Ремус потерялся, не зная, что добавить. Он опустил глаза на коробочку, что сжимал в руке. — Я тебе принёс кое-что. Хотел подарить на Рождество, приободрить. Но, кажется, сейчас тебе нужнее.
Он осторожно поставил коробочку на её колени. Коробка накренилась, тихо стукнуло стекло об твердый картон. Марисса скосила глаза на подарок. Ремус с замершим сердцем ждал. Он надеялся, что сумеет сыграть на её любопытстве, что она не удержится. И не ошибся.
Пальцы неуверенно потянули синюю ленту, осторожно приподняли крышку. Марисса тихо ахнула, прижав к губам руку. В глазах вспыхнули недоумение, любопытство, изумление и лёгкий испуг.
— Я был на пожарище. Хотел найти твой дневник. Думал, он поднимет тебе настроение, — сказал Ремус. — А она была там. На каминной полке. Целая и невредимая среди пепла и сажи. Словно…
— Словно ждала, когда ты придёшь, — шёпотом сказала Марисса, проводя пальцем по тонкой трещине стеклянной сферы.
— Да, — улыбнулся Ремус. — Возможно, так и было.
Марисса неловко поднялась из кресла. Чуть покачиваясь на ватных ногах, она шагнула к нему, не удержалась и начала падать. Ремус успел поймать её. Девушка прижалась к нему. Ремус готов был биться об заклад, что она улыбается.
— Спасибо, — прошептала она. Ремус почувствовал, как у него отлегло от сердца.
— Рад, что смог тебя растормошить, — сказал он.
Эту ночь Ремус провёл в поместье. Как и следующую. Совесть не позволила ему покинуть дом, когда Марисса более-менее начала приходить в себя. Он был только рад помочь ей. И рад был, что давешний конфликт был исчерпан.
Через несколько вечеров Марисса тихонько позвала его к себе в спальню.
— Я должна тебе кое-что показать, — тихо сказала девушка.
Ремус вздрогнул. В голове калейдоскопом пронеслась череда мыслей, которые ему в нормальных обстоятельствах и не пришли бы. Краснея, он вошёл в тёмную комнату. Марисса попросила его лечь.
— Ч-чего? — Заикаясь, спросил он.
— Спать лучше лёжа. Но если хочешь, можешь остаться в кресле, — пожала плечами Марисса. — Правда для спины это не очень полезно.
Немного поколебавшись, Ремус всё же осторожно опустился на краешек кровати. Марисса усмехнулась, а после и вовсе рассмеялась.
— Да не собираюсь я творить с тобой непотребства, расслабься, ради Мерлина! У тебя такое лицо, словно ты сейчас сбежишь.
— Ну, я прорабатываю разные варианты, — пробормотал Ремус.
— Замри и не шевелись, — тихо сказала она.
Марисса подалась вперёд и коснулась губами его лба. Ремус вздрогнул. Холодные пальцы легли на его виски. Губы шевелились, произнося странные слова. Взор застлала зелёная пелена. Ремус стремительно проваливался в сон.
Смирение.
Пепельно-серое небо расчертила тоненькая оранжевая полоска заходящего солнца. Переплетение рельс раскинувшихся на многие мили «американских горок» казалось совершенно чёрным. Чёрной же громадой высился заброшенный парк. Окончательно заброшенный. И окончательно опустевший.
Марисса и Ремус стояли около высоких ворот. Тяжёлые, тёмные и неприступные, венчающиеся надписью «Imaginaerium». Запертые ворота.
— Раньше здесь играла музыка, — тихо сказала Марисса. — Парк теперь пуст. Никого не осталось. Только мы.
Она понурила голову. Ремус посмотрел на тяжёлый замок. Глупо было бы думать о том, чтобы попытаться его открыть. Да и не за чем. В парке больше никого нет.
Насколько же всё плохо… Больше никого из обитателей парка не осталось. А ведь не так давно он был местом карнавала жизни. Ремус понимал, что Марисса окончательно открестилась от этого места. Ведь даже после смерти Лины и Джастина она продолжала их видеть здесь. А теперь… теперь нет никого, несмотря на то, что трое выжили. Она была сломлена и потеряна. Больше некуда идти.
— Мне очень жаль. Я знаю, этот сон для тебя многое значил.
Марисса только кивнула, вновь подняв глаза на оранжевую полосу. Закат словно цеплялся из последних сил, тщась удержаться на краешке пепельного неба.
— Мне нужно его отпустить, но я так боюсь, — тихо сказала она. Ремус не мог точно сказать, о чём или о ком она говорила, но понимал, насколько важен для неё этот шаг. — Он и вправду для меня многое значил.
— Есть ведь и другие сны, — сам не зная, почему, сказал Ремус. — Может, стоит двигаться дальше? Ты всегда сможешь сюда вернуться.
— Что толку? Никого не осталось.
— Остались, конечно. Воспоминания никуда не ушли, Марс. Скажу сейчас избитую банальщину, но все они живут в твоём сердце. Или во снах, на всё здесь твоя воля.
— Я бы хотела, чтобы они оставались не только в сердце.
— Увы, здесь мы не в силах ничего изменить, — вздохнул Ремус. Он посмотрел на изящный изгиб ворот. На переплетение рельс, распахнувших свою необъятную паутину высоко над головой. На серое небо, что словно томилось в плену этой паутины. — Но тебе не станет легче, если ты себя будешь гонять по кругу страдания и воспоминаний.
Он осторожно взял её за руку. Девушка не возражала. Он почувствовал, как в ответ сжались её холодные пальцы. Полоса света исчезла совсем, оставив только пепельное небо.
— Закрой глаза, — попросил Ремус.
Марисса изумлённо посмотрела на него, но послушно смежила веки. Ремус и сам закрыл глаза, воскрешая в воображении старые картины. Он сделал неуверенный шаг назад, увлекая за собой девушку. Через миг ботинки хрустнули галькой. Рокот морских волн мягко подхватил слух. Ласковый ветер, напоенный солью и свежестью, тихо трепал их волосы и одежду.
Ремус открыл глаза. Он стоял вместе с Мариссой на берегу серого моря. Предрассветное небо тихонько светлело на горизонте. Белые гребни волн с шипением разбивались около их ног. Марисса посмотрела на Ремуса. Глаза её наполнились слезами.