Кто-то протянул мне руку. Арти, кажется. Я тяжело поднялась на ноги, пошатнулась, достала платок из кармана и зажала нос. Эд поднял на меня глаза, вздрогнул и снова их опустил. Я не ждала ответа, мне нужно было в Больничное Крыло. Пошатываясь, я побрела прочь из гостиной, толпа передо мной расступалась. У лестниц меня догнала Лина, бережно подхватив под руку, и зашептала:
— Хороший ход! Ты сделала из него лютого подонка! Его ненавидит весь факультет, а ты несчастная жертва. Прекрасная многоходовка.
— Лина, — я остановила её. Говорить было трудно — живот сводило судорогой. — Я не пыталась сделать из него подонка. Мне просто очень обидно. С первого дня твой брат меня ненавидит. Он даже в лавке Мадам Малкин с первой встречи меня начал унижать. За что он меня ненавидит?
— Не знаю, — тихо сказала она. — Он не делится со мной.
Мы медленно дошли до Больничного Крыла. Всю дорогу я надеялась не наткнуться на Ремуса. Я не знала, как объяснялась бы с ним. Не хочу, чтобы он дрался с Эдом. В конце концов, он загонщик, удар у него хоть куда (сама убедилась).
Мадам Помфри я сказала, что упала с лестницы. Она мне не поверила, но помощь оказала. При осмотре выяснилось, что у меня обширный синяк на животе, искривлённая носовая перегородка и шишка на затылке. Ничего серьёзного, я вполне легко отделалась. Нос мне снова вправили, живот намазали чудо-мазью, к шишке приложили лёд и отправили в гостиную.
Возвращаться мне не хотелось, на меня напала какая-то меланхолия. Я тихонько попросила Лину не торопиться, немного пройтись. Ногами я передвигала лучше, но что-то всё-таки давило на меня, пригибало к земле, мешало нормально идти. Я плюхнулась на ближайший подоконник на пятом этаже и прислонилась головой к стене, зажмурившись.
— Что с тобой? — забеспокоилась подруга.
— Паршиво себя чувствую, — сказала я. — Морально, не волнуйся.
— Да лучше уж физически, тут хоть Помфри поможет, — Лина пожала плечами и взобралась рядом со мной.
— Я выглядела очень жалко? — усмехнулась я. — Ну, когда на полу ревела.
— Шутишь? Ты эпично выглядела! Кровь, слёзы, лицо белое, волосы чёрные, сидишь такая маленькая, в комочек сжалась…
— Жаль. Тогда подумают, что это игра на публику.
— А ты не играла?
— Я же сказала, что мне было обидно.
— Обидно?! Я думала, что ты привыкла!
— Давай я тебя буду каждый год помоями поливать изо дня в день. Посмотрим, как ты запоёшь. Из-за чего вы, кстати, ругались?
— Он про тебя и Ремуса всякие гадости говорил. Говорил…
— Не хочу знать! — отмахнулась я. — Чёрный язык твоего братца может ядом брызгать, как гадюка.
— Поэтично, — покивала Лина.
Я покачивала ногами. По окну за спиной тихо шуршали снежинки разыгравшейся метели. На душе стало гадко, скользко, липко и черно. Я чувствовала беспричинную злость, хотелось разбить это чёртово чёрное окно, выставить голову под ледяные потоки снега.
— Лина, почему я так злюсь? — спросила я.
— Тебя только что побили, это нормально.
— Я не хочу злиться. Я устала его ненавидеть. А он всё усугубляет. Надоело.
— Убьём его, а труп скормим паукам?
— А смысл? Тогда меня будет мучить чувство вины. А потом запрут в Азкабане.
— Говорят, там неплохо кормят.
— Отвратительно.
— Возможно.
Послышались шаги. Из темноты на свет факела вынырнули Мародёры. Они изумлённо уставились на нас.
— Вы чего здесь? — спросил Джеймс.
— А вы? — огрызнулась Лина.
— Последняя ночь каникул, надо же как-то это отметить!
— Марисса, что с тобой?
— Мне немного нехорошо, — тихо ответила я.
— Это что, кровь? — Ремус бросился ко мне. Я опустила глаза. Почему каждый раз, когда я надеваю белую блузку, мне всегда прилетает по носу?
— Ерунда, упала с лестницы, — отмахнулась я, шмыгнув носом. Мне противно было врать ему, но я не хотела рассказывать о…
— Опять слизеринцы? — взревел Сириус. — Ничему их жизнь проклятая не учит! Я им покажу! Я устрою им семь кругов ада! Я им…
— Она подралась с моим братом, — выдохнула Лина.
Четыре пары глаз уставились на меня. Я сидела, опустив голову, Ремус сжимал мои руки.
— Да-а-а, дела, — присвистнул Джеймс, взлохматив себе волосы. — Что он сделал?
— Не помню. Наверное, я что-то ему сказала, а он меня уда…
— Сукин сын! — глухо прорычал Ремус. Я испуганно вскинула на него глаза. Его глаза пылали какой-то звериный гнев, верхняя губа дёргалась, обнажая зубы, а руки всё сильнее сжимали мои ладони.
— Ремус… — едва шевеля губами, выдохнула я. Остальные настороженно косились на него, готовые в случае чего держать его.
— Я его убью. Клянусь, убью, — рычал он. Я подскочила и обхватила его лицо ладонями. Парня трясло от ярости.
— Не надо. Пожалуйста… — шептала я. Я не нашла ничего лучше, чем обхватить его руками, уткнувшись в грудь носом. Его продолжало трясти. — Всё хорошо. Всё в порядке. Клянусь тебе, Ремус. — Я шептала, гладя руками его по спине. До головы мне было неудобно дотягиваться.
— Впервые его таким вижу, — услышала я бормотание Джеймса.
— Его так не трясло даже тогда, когда Кэт уехала, — подтвердил Сириус. Собрались, блин, эксперты.
Дрожь проходила. Даже меня уже не трясло. Ремус шевельнулся и обнял меня.
— Извини, — тихо сказал он. — Я тебя напугал?
Я помотала головой. Мне было жутко, но не страшно. Слишком много гнева для одного дня. Словно проклятье, словно чёрная туча он висел над нами всеми, иногда отступая перед его детищем, королевой кошмаров — меланхолией.
В какой-то момент я поняла, что так и должно быть. Слишком уж счастливыми были последние дни, для равновесия было необходимо судьбе устроить такой кошмар, чтобы жизнь мёдом не казалась. Вселенную же хлебом не корми, дай всё вокруг уравновесить…
Комментарий к Часть 35. (Гнев) Не забывайте про отзыв. Вы можете сделать этот фанфик лучше своей критикой, а положительным отзывом ускорите выход новой главы.
Ваша Menestrelia
====== Часть 36. (О похождениях гусыни и курочки в День Всех Влюблённых) ======
Если бы вы знали, как я ненавижу день Святого Валентина… Совершенно дурацкий праздник. Вокруг все такие счастливые, всё такое розовое, в сердечках, а Сириус и Джеймс меряются валентинками. Их количеством, точнее. И качеством. И размерами. Да их хлебом не корми, дай чем-нибудь померяться. Но это уже детали. А мы с Линой разбираем эту сопливую макулатуру и считаем, сколько деревьев было вырублено ради этих бесполезных «знаков внимания». Под конец у Лины получается небольшой сад, а у меня лес. Небольшой. А ещё мы однажды склеили все наши валентинки в одну, чтобы выставить в гостиной. Но она тупо не пролезла в дверь, а при попытке её согнуть отвечала отчаянным сопротивлением и потерей «конечностей». Подарили Джине и Анджеле, всё равно некуда девать. Но это тоже детали.
Тот год не стал исключением. Разве что директор решил сделать сюрприз ученикам. Дня за два на доске объявлений появился вот такая занимательная надпись:
«В день Святого Валентина, 14 февраля, будет проходить программа „Купидон“. Все ученики, с третьего по шестой курс включительно, могут принять участие в программе. Цель — разносить ученикам валентинки и радость в течение дня. Всем желающим необходимо записаться у декана факультетов. Каждому добровольцу — пять баллов за участие».
«Ну и бред», — подумала я, спускаясь к завтраку. Имён на доске было мало, так что, ясен пень, идея провальная.
— Фы фиффела фофьевие? — первым делом спросила Лина с набитым ртом, когда я села за стол в Большом Зале.
— И вам не хворать, — отвечаю, накладывая на тарелку оладушек и щедро поливая их вареньем.
— Говорю, видела объявление?
— Про Купидонов? Умоляю, скажи, что ты не…
— Я НАС ЗАПИСАЛА!
— Ты издеваешься? — взвыла я, схватившись за голову.
— А что? — искренне не поняла подруга, невинно хлопая глазищами. — Я думала, ты поддержишь…
— Но… Но я же не люблю этот праздник, — плаксивым тоном сказала я. — И вообще, сперва надо было спросить у меня.
— Я спрашивала, ты спала.
— Это не считается. Я, когда сплю, на всё согласна. — Я показала ей язык. — Ну, какой из меня Купидон? Как из Северуса жизнерадостная бабочка. И вообще, зачем тебе оно?