Так же неплохо было бы на время отрешиться от проблемы биочипа, Микоши и Душегуба. Умом наемник понимал, что нужно торопиться, потому что время утекало сквозь пальцы, лучше ему не становилось. Да и Сильверхенду он обещал помочь разнести цифровую тюрьму душ к хуям собачьим. Обещание нужно было сдержать. Но все это пророчило финал для Джонни, а Ви хотел, чтобы Джонни жил. И все это было пиздецки нечестно, куда ни кинь. Рокербой был давным-давно мертв, мертвые не воскресают. Жить он мог только в теле Ви, полностью стерев его личность, забрав его тело. И наемник даже не мог сказать теперь, что хотел бы, чтобы Джонни и дальше жил в его голове, деля тело на двоих, потому что и это было так же пиздецки нечестно и несправедливо до крайности. Сильверхенд, даже при учете всех его грехов, не заслуживал такого жалкого существования, – да никто не заслуживал, наверное, – тащиться туда, куда тебя тащат, курить чужими легкими, ощущать то, что тебя заставляют ощущать; вроде ты и в теле, но оно не твое. Ты пойман в клетку без шансов на удачный исход. Все, что тебе остается – последний красивый аккорд, феерическая прощальная расправа над главным врагом. Ви с трудом себе представлял каким адом это было для свободной натуры рокера. Да, это было невыносимо нечестно, но, как соло ни крутил эту проблему у себя в голове, выхода он не находил. Он ощущал себя обтрепанной и выжженной солнцем Пасифики карусельной фигурой, которая носится по блядскому кругу не в силах сняться с шеста, проткнувшего нутро до самого позвоночника.
Заебись не думалось в пустошах, прям очищало душу. Ви ухмыльнулся сам себе, опустив голову.
- Тебе, Ви, потрахаться надо срочно, да так, чтоб все мысли выбило надолго, – воображаемая тень стала гуще, Джонни склонился к Ви, обволакивая уже почти родными запахами легкого пота, никотина и кожи, и выдохнул вбок пиксельный сигаретный дым, – чтобы ты перестал нам обоим мозги выносить этой хуйней о жизни и смерти. Ты ж вроде, слава богу, никогда не был поэтом и вестником декаданса? Мне в жизни и одного Керри с подобными заебами хватило. Вот что недоеб творит, пацан, с лучшими из нас.
Когда-то, еще не так давно, Ви парился над тем, что Сильверхенд может подслушать его мысли, пытался скрывать что-то, но теперь даже вспоминать об этом было как-то странно и смешно. Они срастались все больше, грани стирались. Задержки отклика в ощущениях почти не осталось.
- Ты. Я. Наш охуенный тандем. Вечер. Свечи. Дрочка. Большего предложить тебе не могу. – Ви ухмыльнулся криво и, все койоты пустоши ему свидетели, он даже чувствовал, насколько эта гримаса была похожа на одно из фирменных выражений Джонни, – Никакой другой романтики с неожиданным для партнера тройничком тебе не светит. Оставь свои древние варварские замашки.
- Да я, собственно, мог бы и закрыть глаза ради дела, – Сильверхенд отзеркалил почти идентичную кривую ухмылку, глядя на Ви сверху вниз, – потом вечерком дома был бы мне должен, посторонился бы на минут десять.
- Ай да не пизди, ты, Джонни, – отмахнулся наемник, хохотнув, – Иди сказки свои новеньким девицам с Чпок-стрит рассказывай. Так я и поверил, что ты пропустишь первую за пятьдесят с лишним лет еблю. Разве только я глушану тебя блокаторами, но ты вроде как этого пиздецки не жалуешь. Свои десять минут ты и так получишь.
Ви хотел бы дать Джонни куда больше: настоящую жизнь, дружеское плечо, художественно разделанную «ебаную Арасаку» (тм) на блюде, свободу… Всего себя, небритого, заебанного, но надежного как скала, если бы Джонни этого захотел. Но все, что он мог дать без псевдоэндотрезина и опасности обнулиться – это призрачную заботу, никотин, ежедневный выгул в пустошах и, даже памятуя о собственной убийственной и изводящей замкнутой агонии возбуждения на периферии, десять минут на подрочить в одиночестве. Иронично, как и все в этой жизни. Хочешь своротить горы и повелевать мирами, а все, что ты можешь по итогу, – это натянуть штаны и прогуляться до автомата с сигаретами.
- Ловлю на слове, – Сильверхенд выпрямился вновь, изящно и лениво привалился плечом к нагретому боку автомобиля, средним пальцем поправил авиаторы на переносице, глядя куда-то вдаль на горные пики и, внезапно мягко, но с чувствующимся нажимом, сказал, не глядя на соло, – Но если серьезно, Ви, Панам и Альдекальдо могли бы стать твоей семьей.
- Знаю, Джонни, – Ви помнил, что два года после первого штурма Арасака-тауэр рокербой провел в семье Альдекальдо, скрываясь в пустошах. Судя по всему, эти годы были для него довольно счастливыми воспоминаниями. Неясно было только одно – с чего вдруг Джонни решил пристроить в семью его, Ви, – Но семья, наверное, не то, чем стоит обзаводиться, когда собираешься въебать по Арасаке с неиллюзорными шансами обнулиться.
- Ценю твой оптимизм, Ви.
- Иди нахуй, Джонни.
Оба они, и рокер, и наемник, синхронно ухмыльнулись, встретившись взглядами.
- Только мне кажется, что эта птичка ни хуя не взлетит, а если и взлетит, то сразу ебнется? – Спизженный у Милитеха панцер казался Ви восхитительным, но старым и опасным, как военная техника из какого-нибудь древнего фантастического фильма. Испытать хотелось прям до чесотки, как будто Ви было не двадцать пять, а пятнадцать, а то и того меньше.
- Да что бы ты, Ви, понимал? – материализовавшись на носу панцера, Джонни похлопал живой ладонью по нагретой солнцем броне, а Ви про себя непривычно отметил, что его не назвали тупым ебланом, хотя для классического Джонни сейчас был самый момент припомнить излюбленное обращение, – Отличная машина, надежная. Чувствуешь мощь? Вот на такие игрушки молодых пацанов и покупали, вербуя в армию.
- Тебя так завербовали?
- Я был молод, наивен, глуп и отчаянно любопытен. Война быстро лишила меня всех этих качеств. И руки в придачу. Неплохая цена за прибавку ума. Другим везло и того меньше.
Джонни криво усмехнулся, затянулся извечной сигаретой и отвернулся от Ви, созерцая панцер.
Когда они с Панам забрались в кресла пилотов и подключились к общей нейросети, Ви почувствовал как Сильверхенд внутри его сознания отступил как можно дальше в тень. Совсем исчезнуть без блокаторов он уже не мог, чего бы ни обещал наемнику пару часов назад, разводя на тройничок, но сейчас был настолько далеко, что Ви даже ощутил какую-то холодную и непривычную теперь пустоту внутри. Ви ощутил себя покинутым. И это на секунду показалось невыносимым.
Все происходящее могло бы быть интригующим, интересным и возбуждающим, так как теперь все ощущения девушки транслировались непосредственно в его нейронную сеть, но еще до Панам в этом теле личностей было уже с избытком. И, как оказалось, третье подключение было уже перебором. Тот колючий и запутанный клубок, в который сплелись они с Джонни, практически не оставлял места для кого-то третьего. Руки у Ви чесались выдернуть шнур из нейропорта, настолько избыточными казались ощущения: он ощущал то, что Панам хочет его, что тянется к нему, отстраненно ощущал возбужденную реакцию своего организма и гормональной системы, но сюда же в кучу мешались какие-то ошметки ощущений и чувств Джонни – его невольное возбуждение, какая-то горечь, злость, вина и забота, и зависть, и насмешка. Всего было слишком много. Все было слишком ярким. И когда Панам потянулась к Ви, коснувшись его руки, он отпрянул, хотя и был возбужден до крайности, не понимая, является ли сейчас полностью собой или же нет, испытывая приступ клаустрофобии, чего за ним никогда раньше не замечалось. Панам в любом случае не заслуживала всей этой хуйни.