- Вставай, Ви. Осталось десять шагов, – приподняв дрожащее веко, Ви увидел среди шуршащего помехами голубоватого тумана казаки утвердившегося над ним Джонни. Сил поднять взгляд от ботинок не хватило. Голос рокера был горячечным, решительным, болезненным, злым и… испуганным? – Ты должен встать!
Слова Сильверхенда вначале показались бессмысленными, кривыми, незнакомыми. Не речь – набор ничего не значащих звуков. Только голос и интонации померещились как будто родными. Тяжело заворочались какие-то неподъемные пласты в голове, заскрипели. Оглушающим мучительным взрывом вернулась память и осознание… окружения и себя. Соло бесконечно устал. Боль просто убивала его. А про агонию, устроившую ебучий парад с фейерверками в его мозгу, не стоило даже говорить. Серьезно, сейчас смерть он бы, наверное, даже приветствовал… Но Джонни…
Разъебать Микоши. Не сдаваться. Не сметь ставить жизнь рокера выше своей. Выжить. Беречь свою жизнь.
Ви застонал глухо, горько и смертельно, безнадежно, как обреченное животное.
Разъебать Микоши. Не сдаваться. Не сметь ставить жизнь рокера выше своей. Выжить. Беречь свою жизнь.
А в воспаленное сознание его вливались встречным обжигающим потоком страшные отчаяние, бессилие и совершенно безумное, на самой острой грани, неистовое упорство.
Спасти, вытащить любой ценой, пусть обнулиться самому в итоге, но после того, как выполнит свой ебучий долг!
Палило невозможно солнце, блеск сияющего песка ослеплял и мерзко тянуло кровью и грязной смертью. Но нахуй нужна жизнь, если не выдирать со всем упрямством свои последние шансы?!
Мысли мешались в единый жуткий иступленный поток, сплетались, душили, сводили с ума.
Джонни…
О, на этих последних крохах еле тлеющей в нем жизни наемник любил и ненавидел его остро и полно как никогда!
Насилуя собственную волю и тело, поражаясь самому себе, Ви стиснул челюсти, кажется, у него зашатался зуб, и, напрягая все мышцы на пределе, попытался подняться. Подгреб под себя здоровую руку, силясь упереться ладонью в пол и подняться на колени. Приступ кашля разодрал легкие, вышибая последний запас выносливости и вновь бросая его на пол. В голове что-то вполне ощутимо плавилось и взрывалось, рвалось и отмирало.
- Я не могу, Джонни… – прохрипел еле слышно Ви, осознавая четко, что это недостижимо. Как бы он ни старался, как бы ни лез из своей шкуры – это просто нереально. Чувство вины за собственное бессилие было каким-то чужим, отстраненным, глухим. – Контроль… Ты сможешь.
- Нет. Ты должен встать сам, – повысил голос Сильверхенд. И наемник слышал уже не страх, а осколки паники. – Ты должен подключиться к этой блядской хуйне, Ви. Вставай, блять! Не могу забрать тело сейчас. Если сделаю это, ты исчезнешь. Время вышло.
- Я не могу встать, – сбои сотрясали тело один за другим. Помехи сливались в единое полотно, неузнаваемо меняя мир вокруг. Блять, неужели рокербой не видел, не чувствовал сам, что Ви ради него сделал бы все возможное?! Из себя бы вывернулся, чтобы сдержать слово?! Ведь Джонни знал его, как никто! Так какого хуя он ебет его полумертвый сгорающий мозг? Постепенно глохнущее часть за частью тело его банально не слушалось, как ни заставляй себя.
- Не можешь встать – ползи! – обрубил жестоко и гневно Джонни сквозь зубы. Подхлестнул безжалостно и обвиняюще. – Хватит ныть и сделай то, что обещал мне, Ви!
Грубая резкая злость ударила внезапно заметно, продрала по казавшимся уже мертвыми нервам, впилась суровым и свирепым холодом в остатки еле балансирующего на грани реальности сознания. Словно живительный, блять, электрошок, заебашенный от отчаяния в уже мертвое тело. И соло, в который раз отстраненно поражаясь сучьей человеческой живучести, заряженный ненавистными звучащими в родном голосе презрением, призывом и злым пламенем, ловя на оптике оповещения об отключающихся друг за другом имплантах, слабо содрогнулся, проклиная про себя блядского, неуемного, непоколебимого рокера, уперся локтями в пол, зашипел от боли в искалеченной ладони и, сука, пополз.
И Сильверхенд медленно шел рядом, отсчитывая в их общей голове расстояние, понукая, утешая, уговаривая, исходя ядом и огрызаясь оскорблениями. Но Ви, умиравший с каждым сантиметром, чувствовал наплывающие на него извне липкий ужас, напряжение на грани и горячее сумасшествие. И совершенно ебанутую радость, да почти счастье в ответ на каждое свое дерганное неуклюжее жалкое движение. И это было мучительно, невыносимо трогательно. От этого тоже хотелось сдохнуть.
От боли слезился глаз, из глотки рвались сиплые стоны, но Ви, блять, полз! Омываемый чужими бешенством, надеждой и упорством. С сердцем, разбивающимся с каждым преодоленным метром от невыносимого горя, ненависти и бескрайней любви. Полз назло ебучей судьбе, ебучему городу, ебучему Сильверхенду и блядской жизни. Полз, пятная кровью пол. Полз, пока не уткнулся лбом в сучью точку подключения и не поднял взгляд. Потянулся, нашаривая штекер почти вслепую. Ви казалось, что пока он одолевал этот путь, миновали эоны кошмарных лет. Боль в какой-то момент перестала его доебывать. Будто он сросся с ней и признал частью себя.
- Доволен, мудила? – выдохнул наемник хрипло и яростно, ухватил шнур и из последних сил воткнул его в разъем в голове, повалившись мешком на бок.
- Нет, – отрубил сосредоточенно рокербой. – Стаскивай обвес и ныряй в охладитель. Просто перекатись дважды влево.
- Джонни… – тихо окликнул Ви, уже погружаясь в ледяную и отвратительную жижу, пачкая ее расплывающимися кровавыми нитями. Он не видел Джонни, лишь знакомые до боли очертания его фигуры – вроде рокер стоял на одном колене и смотрел на него сверху вниз, улыбаясь, возможно, победно, довольно и устало. Или же это было воображением либо галлюцинациями умирающего соло. Ви накрывало их общее всепоглощающее чувство выполненного долга. Охуеть как смешно и до блевоты романтично, но в этот последний момент он жалел, что ебучий кровавый туман, застилающий оставшийся целым оптический имплант, мешает ему заглянуть в любимые глаза. – Заебись была свиданка... Можешь поцеловать... меня на прощание, но... ты уж прости, на кофе сегодня... не смогу позвать...
В этот момент все яркие эмоции оставили его, как будто их выключили аппаратно, и их заменила страшная, глухая, мутная, убийственная, выматывающая тоска, завладевшая им без остатка. Он смертельно устал. Кажется, в первый раз в своей жизни он устал преодолевать, ломать себя и упираться.
====== What you did to me – I know, said what you had to say ======
Кромешный мрак пугал. На краткий миг Ви показалось, что он снова умер.
Дернувшись, наемник распахнул веки и чуть не расхохотался, ловя на оптику отблески тусклого света допотопной лампы на потолке. Оказалось, что тьма клубилась вокруг и наползала только потому, что он, идиот, прикрыл глаза. Чуть не пиздануло сердечным приступом, сука. Хорошо, что не забыл попутно, как дышать.
Древний лифт потряхивало как эпилептика, изредка механизм скрежетал. Пахло затхлостью и отбросами, это уж как водилось во всех старых зданиях. Озонировали воздух только в понтовых башнях центра, заботясь о нежных носах пиджаков. Но эти кисловатые запахи Ви знал с самого детства, они сопровождали буквально ежедневно. Например, совершенно аналогично воняло в древнем лифте в доме его детства, где на восьмом этаже они жили с матерью в маленькой квартирке, больше напоминавшей клетушку. Или в тех многоэтажках Хейвуда, на крыши которых они поднимались с соседскими пацанами, будучи отбитыми долговязыми подростками – вскрывали втихаря электронные замки, выбирались на чудившиеся бескрайними просторы, исходящие паром, и орали с высоты как оглашенные, тыкали факами в пролетающие корповские ави, ощущая себя настолько свободными и ебанутыми, как возможно только в детстве.
Как ни странно, но соло никак не мог вспомнить, куда он поднимался в кабине сейчас. Она была привычна, как во сне, когда на самой грани ты точно знаешь, что окружение тебе знакомо, но хоть убей, до чесотки в башке, не можешь уловить откуда.