Отвернувшись, как заведенный заклиная себя не вестись, Ви зашагал прочь, на этот раз ускоряясь.
- Ты, конечно, хороший парень, Ви, но одно прискорбно – тупой как пробка, – не сдаваясь, упорный, как киберпсих в активной фазе, Сильверхенд вновь перенесся следом, уцепив на этот раз наемника за запястье. Дернул с силой назад и ближе к себе, заставляя смотреть в лицо, дышащее жестокой насмешкой, сожалением и пренебрежительностью. – И мозгов у тебя даже за время нашего общения поразительно, но не прибавилось. Патология.
- Ты должен попробовать жить снова, Джонни, – выдравшись, Ви усмехнулся криво, но уже спокойнее: неистовство последних бесполезных попыток рокербоя заставить ненавидеть себя читалось настолько ясно, что перестало вызывать раздражение. Заход с тупостью соло был уже от безнадежности. Эти обвинения не особо бесили Ви и при жизни. Джонни иссякал, не находил больше точек давления. Выдыхался наконец-то. Но все равно в ответ непослушно отрицательно и зло покачал головой. Вздохнув, соло опять попер вперед.
- Я боюсь, Ви. За тебя, – тихий, сдавленный низкий голос достал наемника в спину почти у самого столба мерцающего света. Прошил словно пуля – убийственно, навылет. В этот раз рокер говорил с трудом, будто извергал из себя слова с боем, не хватал его грубо, не исходил ядом – и именно это заставило Ви споткнуться, замереть.
Задохнувшись, соло опустил голову и зажмурился. Но не смог побороть себя и заставить сделать последний шаг. Развернулся, открывая глаза: Сильверхенд стоял за ним, почти вплотную. Кибернетическая ладонь в кармане, живая правая – на собственном левом плече, словно бы рокербой удерживал сам себя от необдуманного, но желанного жеста. Из черт лица вымыло всю ярость и язвительность – осталась только бесконечная тоска.
- Все будет хорошо, Джонни, – снова, и снова, и снова чувствуя, что умирает, рассыпается на части, не может выносить все это, понимая, что и Джонни тонет в том же кошмарном потоке, Ви протянул руку рокеру. И на миг они застыли в этом моменте. Все еще упрямясь, не в силах смириться и попрощаться, Сильверхенд, ломая себя, содрогался крупно, сжимал пальцы на собственном плече, царапая ногтями металл, но, зная рокербоя как самого себя, наемник, которого тоже мелко потряхивало, терпеливо ждал.
Помнившаяся вечно горячей крупная ладонь стиснула его запястье почти до боли, серебро перстней впилось в кожу, и Джонни дернул Ви к себе, обхватывая хромированной рукой за спину, прижал судорожно и жадно, рвано и сипло дыша, замирая мучительно. Соло уткнулся в плечо рокера, вспоминая родной запах, обнял крепко, знакомо цепляясь за бронник, скользя пальцами по лопаткам.
- Ви… – хриплый выдох в самую шею выдрал озноб, прокатившийся по позвоночнику.
- Джонни, – первым разорвав объятия, Ви отстранился, сжал длинные сильные пальцы в последний раз, отпустил, взглянул в любимые раскосые глаза, и, больше не давая себе и секунды, – чувствуя блядскую жалкую накатывающую слабость и тающую решимость, – развернулся спиной к Сильверхенду и сделал шаг вперед, все еще ощущая эхо родных драгоценных прикосновений.
Ебучий мир не переворачивается, как пишут в лживых, помпезных, полных пафоса хреновых книгах, когда Ви просто и быстро, в своей решительной до пизды манере отворачивается и шагает к Альт, зависшей над краем моста, словно всесильное божество.
Энграмма пацана замирает, будто попадая в ловушку, на миг фигура Ви кажется почти плоской, ненастоящей, а потом начинает чудовищно медленно осыпаться во мрак мелкими красными пикселями. И поток этих алых искр множится, процесс все ускоряется, а Джонни стоит, закаменев и чувствуя, что сходит с ума, сдвигается к жаркой пасти безумия с каждым отделившимся от родной фигуры ярким осколком, не может даже сомкнуть веки. Его, блять, парализовало. Он смотрит, и смотрит, и смотрит, осознавая четко, как закипает его мозг и взрывается что-то с каждым содрогающимся толчком невыносимо в груди, разливаясь по венам лавой.
Смотрит – и верит, полностью принимая реальность происходящего. Подыхает в агонии. Это невозможно терпеть – ему хочется сделать что-то страшное и дикое. Содрать себе лицо. Разнести что-нибудь. Убивать. Умереть. Только бы очнуться от этого кошмара. Только бы не видеть Ви, уходящего, исчезающего навсегда.
Смотрит – и не верит, совершенно не понимая, как ситуация дошла до этого пиздеца, когда все катило так гладко. Хочет орать, срывая голос, – до крови из горла. Отмотать все назад, вернуть, переиграть – и это кажется подозрительно сумасшедше доступным. Только найди нужную кнопку – и ты повелитель времени и пространства.
Глотку перехватывает и Джонни издает какой-то неистовый, ужасающий его самого хрип. Понимает, что если проводит пацана взглядом до последнего растворяющегося во мраке красного пикселя, то необратимо, бесповоротно свихнется. Но все равно наблюдает пересохшими дикими больными глазами, впитывает до конца, наказывая самого себя, забивая это зрелище в подкорку с бескрайней жестокостью. До того чудовищного момента, как Ви истаивает во мраке без следа.
И только тогда Сильверхенда отпускает ебучий паралич, но вместо того, чтобы кричать на износ, так как ему хотелось, он тихо и глухо, почти беззвучно стонет, кажется себе одиноким и мертвым как никогда.
Неспеша поднимает живую руку, с трудом разжимает сведенный кулак и тупо пялится на ладонь, спотыкаясь взглядом о линию татуировки кобры, все еще не в силах понять, как это так: кожа еще помнит тепло и пульс запястья пацана, но Ви больше нет.
Ви больше нет.
Сильверхенд выбирается из емкости с охладителем, подтягивается, на миг наваливаясь всем весом на покалеченную кисть, шипит, кривясь, но забрасывает собственное – нихуя не собственное – тело на платформу. Он валится на пол, ловя под веками яркие пульсирующие пятна. Рокербой вымотан да самого края, его трясет, он чувствует себя почти прозрачным. Сводит опаленную глазницу, отсутствующие пальцы стенают о том, что вот нихуя подобного, они, сука, на месте!
Распахнув глаз, распластавшись на спине, Джонни тупо смотрит в потолок, свет тусклых ламп ослепляет. Он стискивает зубы, напрягает пресс и садится. Во рту неприятно хрустит. Сунув мокрые, отдающие химическим запахом охладителя пальцы в рот, рокер уцепляет зуб и на пробу качает его из стороны в сторону. Так и есть, блять, тот шатается. Ну ебаный ты нахуй…
Пацан настолько сжимал челюсти от усилий, когда упорно полз, жестоко им подгоняемый, к точке доступа, что зубу, кажется, пизда. Полз, чтобы, блять, спасти его, Сильверхенда. Ебаный лживый ублюдок!
Рыча, рокербой встает на ноги. Ярость захлестывает его, слепящая, до безумного желания уничтожать, разделывать в месиво. Да как он смел, блядский щенок?! Врал ему всю дорогу, хлопая своими тупыми пиздливыми глазами! А он сам хорош… Кому поверил? Доверился… Нахуя?!
Ви… Ох, Ви…
Согнувшись, хрипя, Джонни сплевывает остатки вонючей жидкости и старается дышать глубоко, мерно, унять жуткое психованное животное внутри, которое хищно и радостно убеждает его разъебать что-нибудь в пыль, а если нет – так уебаться самому пизданутой башкой, например, в стелу точки доступа от души. Только бы заткнуть, заместить это воющее внутри отчаяние, этот горячий гнев.
Пацан не врал. Не врал ему. Он до последнего старался исполнить свое обещание. Полз, из траченой шкуры выворачивался, только бы сдержать слово. Ради него. Ради Джонни. Ебучий… Упертый… Ох да сука блять! Ви. Ви…
Содрогаясь, рокер трясущимися руками цепляет сначала одну набедренную кобуру, потом вторую, действуя пальцами одной руки, помогая себе развороченной, плохо слушающейся ладонью.
О да, чумба, рефлексия – отличная штука! Самое место предаваться ей в подвалах ебаной Арасаки, ожидая с минуты на минуту подкрепления. Хули стоишь, казалось бы? Присаживайся, подраматизируем вместе!
Блять, да пусть приходят! Он будет счастлив их встретить, разнести в кровавую кашу, качающимися зубами разорвать их ебучую мякоть!
Нет. Нет, Джонни. Ты должен беречь себя, беречь тело. Должен, сука! Потому что иначе Ви отчалил за Заслон бессмысленно, подарив тебе, тупому уебку, целую новую, прекрасную и удивительную жизнь, полную чудных открытий. Да ебать ее в рот!