Сильверхенд был с ебанцой – это он признавал за собой сам. Психом – нет. Не замечал как-то раньше. Бывало такое, что нужда обладать какой-нибудь девкой была очень сильной, так, что можно и приложить усилия, и побегать, и поднапрячься, чтобы заполучить необходимое. И секс тогда был – кайф по высшему, блять, разряду. Но настолько нездоровая хуйня происходила с ним впервые. Возбуждение такого накала, что временами оно пугало его самого. Джонни только-только кончал, приходил в себя, отстранялся, смотрел на все еще прикрытые подрагивающие веки Ви, линию его искусанных узких губ и… тут же жадно хотел трахнуть его снова. Не уставал жарко брать его вновь и вновь, а параллельно боялся заебать до смерти: сам-то он давно обнулился, а пацан еще живой.
Ненавидел всем сердцем эту больную зависимость – словно завзятый жалкий джанки, который не уймется, пока не словит передоз; попутно содрогался от ебанутого ослепительного восторга – потому что испытываемое было чем-то нереальным, экстатическим. Нездоровым.
Сначала Джонни начал грешить на биочип и банальную невозможность взаимодействовать с кем-либо еще. Потом было решил, что его потянуло на хейвудскую, сука, экзотику. Для разнообразия, так сказать. Хотя парень, прямо скажем, был совершенно не в его вкусе. Ну если не объебаться в край – там уж почти все равно, кому присунуть. Под конец расслабился и смирился с тем, что это пиздецовое желание направлено все-таки конкретно на Ви. Мало ли какой шизой его могло накрыть? И не такое случалось в его развеселой жизни.
И Джонни боялся, чтобы пацан не просек эту ебанину, и не использовал ее против него. Но Ви для таких экзерсисов и выебонов был слишком прост. Тянулся к нему в ответ безумно, откровенно.
С нескрываемой, искренней, пугающе безбрежной любовью.
И, в отличие от самого Джонни, ничего не боялся. Как будто ощущал себя в этом сумасшествии возмутительно свободным. Наслаждался по полной. Словно конченный псих.
- Че? – оторвавшись от свежего каталога, где он изучал новые модели умных винтовок, Ви бросил взгляд искоса на пялящегося на него Сильверхенда, вольготно растянувшегося на разворошенной постели, и улыбнулся неуверенно в своей манере, вопросительно приподнимая одну бровь. Пацан как всегда: на скуле – заклеенный порез, на боку расплывался уже желтеющий синяк. Вечно потрепанный в той или иной мере – такая, блять, работа.
- Ниче, – передразнил Джонни, потянулся и накрыл кровоподтек металлической ладонью. Под расцвеченной кожей горело, дергала тупая боль. Он чувствовал это, даже касаясь кибернетической рукой, потому что это знало тело Ви, знал мозг Ви – и транслировал эту информацию Джонни. Все их взаимодействие – работа двух сознаний, сообщающихся напрямую. Вздрогнув от явно приятной иллюзорной прохлады металла, пацан прикрыл глаза и отложил свой журнал в сторону.
Вот и умница.
Сдержав свой ебанутый животный порыв, Джонни не стал остервенело вцепляться в заманчивое охуенное простецкое ухо – вместо этого навалился тяжело, накрывая Ви всем телом так, как им обоим нравилось больше всего. Подминая под себя, чтобы окунуться в полное слияние. Провел носом по шее и впился поцелуем под челюстью, втягивая с силой в рот солоноватую кожу – язык покалывала мягкая щетина. Пацана под ним повело, тряхнуло как от электрического разряда, он обвил плечи Сильверхенда руками, дернулся вновь, стремясь вжаться плотнее, разводя ноги шире – и Джонни, задыхаясь от этой мгновенной взаимности, отерся приподнявшимся членом меж ягодиц, проходясь влажной головкой по яйцам. Будь он проклят, если эта горячечная готовность ответить в любой момент не заводила его до крайности, до эйфорических искр в башке.
Пальцы Ви зарылись в его волосы, сжимая, сгребая в горсть, оттягивая и, найдя его губы, пацан привычно замер, ловя вдохи. Усмехнувшись криво, Джонни позволил этой секунде продлиться, хотя самому ему уже хотелось голодно впиться в рот Ви, проникнуть гибко языком до самого неба, ощутить вкус, но он знал, как довести пацана до острого края – когда мучительно замереть, когда сорваться, когда поддразнить, а когда действовать грубо и резко. Помимо собственной охуевшей опытности – восхитительное следствие слияния их разумов и постоянного обмена эмоциями напрямую. Блять, да они до настоящего сумасшествия друг друга доводили!
Чутко поймав очередную волну трепета, Джонни наконец-то склонился, накрывая рот Ви своим, целуя жадно и уже торопливо, возможно глубоко. Ухватил хромированной ладонью пацана за затылок, ероша пальцами короткий ежик волос, – точно знал, как его пробирает от этой немудреной ласки. Ви под ним снова ощутимо тряхнуло, он застонал Сильверхенду в рот, выгибаясь требовательно, жарко – и в глазах потемнело от накатившего привычного ненасытного желания.
- Скажи, – полушепотом, хрипло и коротко потребовал Джонни, довольно усмехаясь, рассматривая из-под полуприкрытых век черты родного лица – нахмуренные брови, подрагивающие приоткрытые яркие губы. Ритмично отирался вновь и вновь, чувствуя, как горячая влага почти сразу затвердевшего члена Ви пачкает его живот.
- Хочу тебя, – охуительный голос – сиплый, срывающийся от возбуждения, свободный, согласный на все и совершенно бесстыдный. Такой, что от одного его звука у Джонни вставал еще крепче. – Трахни меня, Джонни, блять, да давай уже!
Ухмыльнувшись лихорадочной поспешности Ви, Джонни, напротив, вошел в него дразняще медленно, скупыми неторопливыми толчками, чувствуя, как пацан рвался навстречу каждому движению, ерзал под ним, жадно хотел, чтобы он заполнил его быстрее, дышал неровно и тяжело, царапал пальцами его спину. И Джонни, сам пьянея от желания, все-таки сорвался в ответ. Прикусил нижнюю губу Ви, отвлекая внимание на боль, а когда тот рыкнул возмущенно и бессвязно, – двинул резко бедрами, вбиваясь одним движением почти до конца.
- Джонни!.. – пацана под ним подбросило, он надрывно и изнемогающе заскулил, – от одного этого эротичного звука Джонни чуть не вынесло, – задохнулся, утыкаясь лицом в его шею, вылизывая языком, впиваясь зубами…
Такой нужный, близкий, желанный, горячий, дрожащий… Необходимый, блять…
И Джонни выгибается, содрогается и кончает, стискивая пальцами влажную кожу…
И Джонни выгибается, содрогается и кончает, стискивая пальцами влажную ткань.
Кончает так ярко и бурно, мучительно, что аж мышцы, блять, сводит. Сжимает зубы, стонет глухо, все еще чувствуя и вкус, и запах, и прикосновения, и жар Ви. Чувствуя его живым! Здесь, рядом с собой!
Тонет в посторгазменной оглушительной пустоте и совершенно зверином отчаянии.
Утыкается лицом в подушку и рычит сквозь зубы, ощущая под собой мокрую простынь. А потом внезапно срывается в лающий смех, переворачивается на спину, пачкаясь в собственной сперме, и хохочет от души, запрокинув голову, пялясь невидяще в блядский вентилятор, как полный ебанат.
Это же надо – обкончался во сне, как жалкий подросток! Возвращение, блять, в невинность! Это даже не степенный, суровый, мужской привычный утренний стояк, когда можно со вкусом подрочить…
Хотя, нет, ну его нахуй. Дрочить в его ситуации – еще хуже. Там голову Джонни начинает клинить всерьез, потому что он опасно путается в том, кто дрочит, на кого и кому. Он Ви? Ви ему? Он сам себе? Сраная, ничтожная, ублюдочная, сумасшедшая ебанина…