Наемник когда-то фанател от его шмоток. Думал наивно, что Джонни не знал. А Джонни знал. Считал это нездоровыми и охуеть какими забавными заебами. А теперь съехал с катушек еще покруче, разве нет? Иронично пиздец, ага.
Сумасшествие, крепко завязанное на образах, на памяти тела, на желании… Но ведь это вовсе не главное?
Он тащился от самого Ви, не так ли? От его верности, упорства, принципиальности, упертой тяги к справедливости, пизданутой заполошной необходимости спасать обездоленных и помогать каждому сирому и убогому. От умения понимать, блять, чужую боль.
Так вот, эта желанная личность в теле теперь отсутствует. Разве ты некрофил, чумба? Уймись. Перестань воспринимать это тело как часть пацана. Без него это всего лишь мясо и хром, не больше.
Все правильно, сначала разорви связь ассоциации тела с Ви. Потом, когда оно станет для тебя бесхозным, ничьим, сможешь попытаться связать его с собой.
Но, – сюрприз-сюрприз! – если бы все было так просто, то психологи давно перестали бы жить в роскошных апартаментах в центре Найт-Сити. Пока что ему остается признать себя, судя по всему, некрофилом, и сознание его, за неимением личности Ви, вполне соглашается удовлетвориться пустым телом. Пиздец.
Да, Ви здесь больше нет, а реакция есть. Глупый рефлекс, память психики.
Теперь в этом теле лишь ебанувшийся, видимо, окончательно, рокербой, старающийся не дрочить на себя. Пока безуспешно.
Срочно, блять, в номер!
Ухмыляясь ломано, Сильверхенд смотрит в собственное – нихуя не собственное – располовиненное трещиной отражение в кои-то веки прямо и открыто, не пытаясь избежать его или отвести глаза. Потому что ярко осознает, что происходящее заебало его до крайности. До вопля. До судорог. До чрезмерной степени безумия.
Хватит. Джонни твердо решает, что просто, блять, уже хватит. Если никто и ничто помочь ему не может, он поможет себе сам, как и бывало обычно.
Делов-то, сука. Главное – раскидать ситуацию, упростить ее до невозможности. Чего тут, блять, сверхъестественного? Он есть, Ви нет, возбуждение – просто возбуждение.
Думай так, как тебе, блять, удобнее, чумба. Дрочишь на мертвого Ви? Дрочи сколько влезет. Пацан точно не был бы против. Дрочишь на себя? Тоже ничего страшного. Это, сука, у многих ебанатов в ходу – тоже мне изврат. Скучаешь? Скучай молча, только завали ебло и прекрати ныть. Займись, сука, делом.
Выкинь мусор, заебашь кофе, собери приемник, послушай полицейскую волну, прочти что-нибудь полезное для мозга. Неплохо бы привести измотанное тело в форму, раз уж нарисовался такой вал свободного времени. Если пока нет доступа к великим свершениям, займись хотя бы чем-то, пока тебя не разорвала изнутри твоя же личная ебанутость.
Закуривая, Джонни, одетый в одни джинсы, останавливается на пороге ванной, запрокинув голову и с отвращением глядя на впечатляющий адок, творящийся в большой комнате.
Работы, сука, непочатый край. Мерзкой, ненавидимой им рутины.
Вот поэтому он и обретался почти всю жизнь в мотелях, блять.
Ничего, сука, нет хуже ебаной уборки своими руками.
Каторга.
Отличное тошнотворно обывательское начало для того, кто хочет вернуть себе относительную адекватность.
Комментарий к There's a canvas with two faces Офигенная иллюстрация к главе авторства BananaLover: https://ibb.co/Jn1H911
====== Never Fade Away ======
Комментарий к Never Fade Away A billion years away from you
I'm on my way
I'm on…
I'm on…
M83 – My Tears Are Becoming A Sea
Гитарные рифы задорной и яростной панковской композиции из современного патефона звучат хорошо, передают каждый тщательно продуманный грязный небрежный переход. Видимо, сколько бы десятилетий ни прошло, но нет ничего лучше старого доброго винила.
Вчерашний алкоголь выходит с потом, пока Джонни озверело, хотя все же небрежно и неумело занимается, блять, уборкой. Ухмыляется криво в процессе, пытаясь вспомнить, когда в последний раз ему выпадала подобная сомнительная честь. Кажется, это было, когда они жили с Кером на съемной хате, и бабла на клининг у них еще нихуя не было. Ясное дело, чаще всего находились телки, желавшие их облагодетельствовать поутру в надежде на продолжение общения. Воистину благословенна эта женская тяга к порядку даже с похмела, даже в чужой хате. Особенно в отношении творческих, неприспособленных к банальным обывательским занятиям рокеров. Но изредка приходилось и самим разгребать бардак. Радовало, что они с Керри были не слишком требовательны к стандартам чистоты: смахнул все скопившееся говно по мешкам, да выкинул к хуям. Но и на эту тему они умудрялись сраться до хрипа, изощренно и упорно доебывая друг друга скрупулезными припоминаниями, кто отрабатывал повинность в прошлый раз.
Голова продолжает трещать так, словно ему вчера прилетело по затылку прикладом – очень похожее ощущение, его Сильверхенд знает прекрасно. Ему нужен кофе. Настоящий, натуральный, а не это синтетическое пойло, которое с вечной довольной улыбкой поглощал пацан…
Блять.
Он моментально, безо всякого перехода и труда, отвратительно легко оказывается на пассажирском сидении в Javelina на Площади Корпораций, и взгляд его сосредоточен на одноразовом стакане в руке Ви. В салоне полумрак, на пластиковой крышке – алая яркая кайма, повторяющая очертания узких губ, во рту – богатый вкус ядерного пойла и железа, разделенный на двоих, а в башке непоколебимая уверенность: еще немного, и пацан будет в полном порядке – живым, здоровым. И Ви смеется его шуткам свободно и неудержимо, кашляет, сплевывает кровь в окно, качает бритой башкой, но снова фыркает и хохочет... Осунувшееся, но счастливое лицо попеременно высвечивает то желтый, то синий неон мерно движущихся голограмм…
Блять!
Из гнетущего, болезненного провала Джонни резко и беспощадно выдергивает системное оповещение о доставленном заказе. Он оглушенно качает головой, все еще чувствуя горечь и металл на языке, слыша отзвуки родного хриплого смеха в ушах, слепо, наощупь вытягивает из пачки сигарету и прикуривает, хмурясь. Затягивается глубоко, судорожно выдыхает дым, насильно утверждая себя в настоящем крепче.
Высовываться наружу он себе позволить не может, так что, как порядочный скрывающийся террорист, заказывает все на дом с предварительной оплатой и пометкой «Оставить на пороге». Избегает даже перед курьерами светить ебалом.
Хороший Джонни. Послушный Джонни. Почти ручной. Загнанный в угол. Кувыркнись, Джонни. Дай лапу. Апорт! Живи!
Он не переваривает команд. Не терпит ошейников и поводков. Не выносит, сука, клеток и любых оков. Внутри него все кипит и лопается от желания послать нахер, выйти и дать бой, такой, чтоб Найт-Сити запомнил его навечно. Пусть сдохнуть, но сдохнуть свободным, с оружием в руках и победной ухмылкой во всю рожу.
Понимая, что его начинает неконтролируемо трясти снова от блядской клаустрофобии в четырех стенах, ярости и желания действий, Джонни опускает взгляд и пялится на простецкую татуировку на правом предплечье: сердце, прошитое стрелой, корявая надпись «Джонни + Ви». Тянется левой рукой и кладет ладонь на рисунок, стискивая зубы, напоминая себе, во имя чего это все. И тут же расплывается в кривой ухмылке. Злая, конечно, ирония. Он набил эту татуировку пацану в качестве шутки, чтобы тот помнил об их дружбе, и… ну ладно, в качестве мести после памятной истории с сексуальными, блять, экспериментами Ви. И как не прикончил тогда тупого еблана? Да как пацану такая хуйня вообще в башку пришла – оглушить его, Джонни, блокаторами и отправиться трахаться с каким-то сраным пиджаком, когда Ви принадлежал ему и только ему?! Тогда нет, не принадлежал, но… Да похуй, сука! До сих пор от бешенства в глазах темнеет при одном воспоминании! Пиздец! А теперь это изображение работает для него самого напоминанием, якорем, цепляющим его за реальность, за добровольный плен.
Ты должен попробовать жить снова, Джонни.
Не доебывай, Ви. Разуй глаза шире и удостоверься: стараюсь. С трудом обучаюсь новым трюкам, которые мне пиздецки поперек глотки, кстати. И ты об этом, блять, знаешь как никто другой. Так что завали ебало и молча наслаждайся черным делом рук своих. А я иду за своим кофе, пока он не заледенел нахер.