- Война в Мексике?
- Как я уже упоминал, я был молод и глуп, совсем как ты, и записался в корпоративную армию. В Мексике я понял, что какую войну ни возьми, побеждают всегда корпорации, а проигрывают обычные люди. Мы были окружены пропагандой. Нас кормили ею на завтрак, обед и ужин, иногда – на десерт, иногда – вместо главного блюда. Плакаты, речевки, радио, телевидение, речи с подмосток, пропагандистские наклейки на пачках сигарет, на нашивках на форме. Забивали в глотку под завязку, чтобы не могли задуматься о чем-то другом. Мы думали, что погибаем за безопасность нашей родины, что защищаем нашу страну от грязных делишек наркокартелей, но это было войной за влияние рынка сбыта наркоты. Ты сам уже видел, что вещества и сейчас, спустя пятьдесят лет, прячут на складах корпы «Олл фудс». Победа над одними мудилами принесла эдди в карманы других, но для обычных людей ничего не поменялось. Они все так же умирают от передозов на улицах Найт-Сити. И есть ли им разница, что теперь их убивают свои, а не чужие? Взрывом мне оторвало руку. Мне приделали новую и отправили обратно в окопы, но я уже не хотел воевать за эту грязь. И дело было не в потере руки, как ты, наверное, понимаешь.
- Понимаю. Это ты нес в своей музыке, – Ви понимал, Ви разделял эту тихую ярость, Ви сострадал всем сердцем тому молодому Джонни, который понял мир так рано, через такую ужасающую боль, который после всего пережитого не спрятался в глубокую нору, но нашел в себе силы собрать себя по кускам, чтобы выступить против творящегося дерьма, ввязаться от всей души в эту заварушку. Один со своей песней против ебаной системы.
- Перед этим я свалил из армии. Я и еще несколько парней дезертировали. Грязные, ободранные, голодные, искалеченные душой и телом, полные ненависти и опустошения, мы разбрелись по Найт-Сити, скрываясь от корпоратских патрулей. Я закрылся в этой комнате, лег на кровать и месяц практически не выходил, тупо смотрел на этот самый вентилятор.
- Очень хотелось бы сейчас лечь и смотреть на вентилятор до бесконечности, – собственная дурнота мешалась с обрывками воспоминаний Джонни. Ворочались где-то над головой массивные пласты почвы, сдвигаемые взрывами, ползли и летели над головой устрашающие боевые машины, лязгая, грохоча и исторгая вокруг себя запах топлива, тошнотворно пахло паленым мясом, от ужаса и воздействия стимуляторов скрипели зубы, невыносимая жара била в поддых и исходила потом на висках, тряслись руки, покрытые своей и чужой кровью, кажется, кто-то кричал или это был он сам.
- Вот я и привел тебя сюда, – голос рокера был непривычно простым, без всех свойственных ему изысков – иронии, выебонов и излишней эмоциональности. – Я не хочу, чтобы ты проводил недели и месяцы в бессмысленном ожидании, как делал это я.
- Зачем ты отдаешь мне жетоны? – внутренне напрягшись, Ви понял, что они подошли к основной повестке этого путешествия и разговора. И не был уверен, что хочет это слышать.
- Представь, что мы на войне, – металлическая рука Сильверхенда покинула спинку стула и опустилась на его же собственное колено, – сражаемся вместе, плечом к плечу. Скажи, ты закроешь меня от пули?
Ви чуть не хохотнул как-то истерично, но вовремя сдержался. Видимо, над ним довлела общая атмосфера этого места и всего происходящего. Окружение перепахивало его вдоль и поперек, как и воспоминания и слова рокербоя. Отдал ли бы наемник свою жизнь за Джонни? Ебать, бредовый вопрос. Риторический. Он давно готов был отдать Джонни всего себя, со всеми потрохами, со щетиной, дорогостоящими имплантами и горячим сердцем.
- Да, закрою, – практически без секундной задержки, от всей выпотрошенной души твердо сказал Ви. Несмотря ни на что, было видно, что для Сильверхенда этот момент был важен, почти священен – таким он моментально прочувствовался и для соло. Стало не до смешков, даже не до истеричных.
- Это жетоны человека, который в Мексике пожертвовал жизнью ради меня, – рокер склонился чуть вперед, лицо его выплыло из тени, приобретая более четкие очертания. – Я долго думал о нашей с тобой истории, Ви… Надеюсь, ты понимаешь, что я на твоей стороне? Когда придет время, я отдам за тебя жизнь, а сам исчезну. Жетоны напомнят о моем обещании.
Самое ужасное в происходящем было то, что Ви осознавал бесценность этого дара, хотя и не желал его до потери пульса. Все в нем орало: пусть Джонни заберет эти слова назад, пусть заберет этот свой чертов щедрый дар, столь нетипичный для него, пусть язвит, пусть говнится, пусть перестанет быть таким убийственно серьезным, Ви не нужна его жизнь в обмен на свою, пусть живет, пусть… Но дать всем этим эмоциям волю, бросить все, кипевшее в сознании, вовне означало бы нарушить данное наемником обещание, попрать священный момент, обесценить самый щедрый дар, который мог вручить в чьи либо руки Сильверхенд – самопожертвование, отказ от эгоцентризма, готовность оставить свою борьбу ради одной единственной жизни.
И Ви, ощущавшему словно бы больше никогда не собирающийся исчезать ком в горле, пришлось смирить себя, собрать последние лохмотья чести и сил, оставшихся в нем, стать достойным Джонни, и твердо произнести: «Я сделал бы для тебя то же самое».
И это было самой искренней правдой, какую когда либо произносил соло.
- Да? Спасибо, – в голос рокербоя закралась какая-то мрачность, нелогичная для подобного ответа Ви. – Теперь о делах. Скажи, неужели ты и правда думаешь работать с Ханако Арасакой?
- Нам необходимо добраться до Микоши, ты сам говорил. Если у тебя есть идеи получше, то, конечно же, не собираюсь, – при воспоминании о прокси у наемника до сих появлялось желание сунуться под душ и отдраивать себя мочалкой пару суток без перерывов на обед.
- Идей еще нет, но есть просьба.
- Какая? – да какая бы ни была, после дара Джонни Ви готов был исполнить любую его просьбу осознанием того, что вряд ли сможет совершить что-то настолько же значимое в ответ.
- Адам Смэшер, тот хуй, который меня убил… – как ни странно, даже при упоминании давнего заклятого врага рокер не сбился со спокойного и какого-то умиротворенного тона, хотя дыхалку от ненависти перехватило даже у соло. – Что бы со мной ни случилось, я хочу знать, что его конец будет мучительным и страшным.
- Обещаю тебе, – несмотря на ореол ужаса, окружавший киборга, Ви и не собирался прощать ему убийство Сильверхенда. Он собирался убить его с особым, обычно несвойственным ему удовольствием, со всей бравадой и уверенностью, присущими молодости. Но, оказывается, рокербой еще не закончил свою мысль.
- И я хочу, чтобы с тобой пошла Бестия, – Джонни перенесся к окну, уже без авиаторов, и привалился лениво к стене в своей извечной картиной манере, гордо запрокинув голову. – Для меня это так же важно, как и для нее.
- То есть мне рассказать Бестии… все как есть? – от таких внезапных раскладов Ви немного охуел, не понимая, чего хочет добиться этим тандемом рокер. Впрочем, соло до сих пор многого не знал о прошлых связях Сильверхенда.
- Лучше, если я сделаю это сам. Лично, – рокербой вновь переместился, заходил нервно вдоль стены, а после остановился на фоне яркого прямоугольника, повернувшись к Ви спиной. С непрекращающимися мурашками по загривку наемник осознал, что Джонни… стыдно от того, что он собирается сказать. – Просто прими таблетки Мисти, а я по-быстрому решу все вопросы.
Сложить в голове два и два было несложно. Это смог сделать быстро даже Ви, все еще заходившийся от сваливающихся со скоростью пулеметной очереди новостей в пароксизмах тупняка. Уж если рокер просил соло принять псевдоэндотрезин, даже при учете его состояния, то это означало одно: он заканчивал дела, собирался закрыть мучившие его долги перед тем, как уйти навсегда. Сильверхенд воспринял ошарашенное молчание по-своему, повернулся к Ви темной тенью в солнечном проеме окна.