Где-то рядом Керри несло на той же уничтожающей, сносящей все преграды волне, он вбивал знакомые Ви до каждого слова строки в микрофон бархатистым изнемогающим голосом, то сливаясь со стойкой, то рисково отбрасывая ее в сторону и отдаваясь гитарному ритму, опасно кружа по сцене в пьяном угаре, угрожая неосторожно уебать грифом вовремя не посторонившихся. И Джонни отступал, ухмыляясь так же безумно, давая Евродину пространство, помня где-то глубоко внутри за всем этим драйвом истинную причину происходящего. Это было вечером Керри, что, впрочем, совсем не мешало рокеру получать свой экстаз от происходящего. В последний раз.
А потом Джонни припал к микрофону сам, ухватив его левой рукой, прижался губами и, вторя Керри, выдал припев, извергая из глотки соло надорванный завораживающий хрип, легко сменяющийся на чистоту низкого голоса, на которые сам Ви никогда бы не был способен. И это тоже было волшебством, – то, что Сильверхенд мог творить с их общим телом усилием воли.
И когда рассыпались с грохотом последние звуки и замерли голоса, зал взорвался оглушающим восторгом, смешанным с негодованием, и наемник сам готов был взвыть от облома: было мало, недостаточно, ему хотелось еще и еще, ненасытно и жадно, но все хорошее, как ни прискорбно, имело тенденцию заканчиваться. Это Ви с невыносимой горечью прекрасно знал по себе.
Удивительно, но и сам мокрый от пота, льющего градом, и ощущавший себя почти выпотрошенным до дна рокербой не испытывал логичного удовлетворения. Бешеная нескончаемая энергия все еще гуляла зудом под их общей кожей, играя на нервных окончаниях, когда Джонни, сдвинув гитару за спину, легко спрыгнул со сцены в зал и двинулся сквозь толпу к бару. Его пытались ухватить за плечо, спросить о чем-то, задержать, какая-то девчонка огладила ладонью влажную щеку, улыбаясь призывно, но рокер привычно уклонялся, отталкивал тянущиеся руки, криво усмехаясь.
А потом Сильверхенд с Евродином сидели лицом к лицу у барной стойки, оба какие-то просветленные и все еще взмокшие, переглядывались по-хорошему охуевше, и соло прекрасно считывал ту неимоверную близость и груз пройденного бок о бок, которые они разделяли без слов. А перед глазами стояла светлая беззвездная ночь, в которой вечность назад два молодых пацана ухмылялись друг другу, утирая кровь одной банданой, казалось, уже предчувствуя путь, который сплавит их на долгие годы в пиздецки удачный тандем, полный срачей, споров, диких заебов и просветляющего до самых глубин творчества. Настоящей дружбы со всеми ее достоинствами и недостатками.
- Херня какая-то. Не пойму никак… – отблескивая в полумраке золотом цепочек и браслетов, металлом заклепок, Керри пожал недоуменно плечами, первым нарушая уютное молчание.
- Ты о чем? – откликнулся рокербой их общим, отдающим металлом голосом, опрокинул с жаждой залпом только что поставленный перед ним стакан с виски и, не глядя, оттолкнул его обратно к бармену, небрежным коротким жестом заказав вторую порцию.
- Сто лет не испытывал перед выступлением мандраж, а сегодня было дело. Как будто надо че-то кому-то доказать. Себе, тебе, да хер знает кому! – потерев лоб, Евродин запнулся, явно подбирая слова, а потом махнул рукой, вновь бросая перстнями яркие блики на сетчатку оптики Ви. – А получилось, что никому ниче и не доказал по итогу. Так, просто… хорошо провел время и все.
- Не проникся? – ухмыльнулся Джонни довольно и насмешливо, явно понимая, что сбивчиво пытается ему объяснить Кер. – Повторить хочешь?
- Не, мне достаточно, – улыбнулся внезапно открыто и искренне Евродин, лоб его разгладился, а плечи расслабились, словно их покинул какой-то груз.
- Ну тогда… вот, держи, – длинным глотком ополовинив второй своевременно подставленный под пальцы стакан, рокер прищурился, а затем лениво медленно обвел левой кистью очертания лежащего на стойке DeLuze Orphean, а после дотронулся коротко до грифа, и, не задерживая прикосновения, двинул гитару по стойке к Евродину. – Сувенир тебе от меня.
- Шутишь? – вопрос из себя Кер смог выдохнуть не сразу, сначала широко распахнув яркие голубые глаза и недоуменно переводя взор с Сильверхенда на инструмент и обратно. Крайняя степень удивления рисовалась на его лице прямо-таки гигантскими неоновыми буквами. На миг Евродин уже протянул руку к гитаре, но после отдернул ее с недоверием, взглянув на рокербоя вопросительно. И в этих эмоциях наемник Керри понимал – тот и сам прекрасно знал, какую ценность для Джонни представлял этот предмет. Собираясь уходить, рокер оставлял лучшему другу физическое выражение своего творческого начала.
- Ну без тебя играть я не буду, – делано небрежно пожал плечами Сильверхенд. И одного этого жеста хватило для Евродина в качестве подтверждения искренности намерений рокербоя. Кер потянулся, ухватил гитару со стойки и устроил ее на коленях, обхватывая пальцами гриф и касаясь струн почти с нежностью. – Это будет уже не то.
- Понимаю тебя, – во взгляде голубых глаз, направленном на Джонни, читались парадоксальным образом смешивающиеся сожаление, тень боли… принятие и покой. И, кажется, руки у Евродина так и чесались извлечь звук из инструмента. – А я все-таки еще немного поиграю.
Пальцы Керри задумчиво гуляли по грифу, беря ловко аккорды и, казалось, он полностью погрузился в процесс, когда рокер, все еще пристально смотря на обесцвеченную макушку головы Евродина, склонившегося над гитарой, извлек из кармана капсулу блокаторов. Усмехнувшись удовлетворенно, но как будто с примесью светлой грусти, Сильверхенд решительно рывком забросил таблетку в сжавшееся на миг горло и сглотнул с усилием.
- Хочешь новую послушать?.. Джонни? – но с вопросами Кер уже запоздал. Рокербой покинул здание. И, судя по горечи следующего вопроса, Евродин это понимал. – Его уже нет, правильно?
- Да, – день, видимо, был особенно удачным и счастливым, потому что Ви так же мягко, с минимальными отрицательными ощущениями, вынесло обратно в границы собственного, все еще взмокшего и перевозбужденного от переизбытка энергии до дрожи, тела, – но он тебя слышит.
- Да что ты говоришь… Спасибо большое, но я сейчас не в настроении для шарлатанских спиритических приколов и голосов с того, блять, света, – Керри смотрел на него с сожалением и раздражением одновременно, но соло понимал, что эмоции направлены не на него, а на блядскую ситуацию в целом. А затем Евродин вытащил из-за пояса свой малорианский револьвер и уложил его на стойку перед Ви. Где-то в глубине сознания наемник буквально услышал звук победного гонга и крайне удовлетворенное фырканье Джонни, и осознал, что именно из этого ствола, похоже, Кер собирался покончить с собой. Учитывая эти обстоятельства, можно было понять, чего именно добивался рокер и что сейчас от души праздновал. Рокербой, как и обычно, рассчитал все как по нотам, спланировал, привел схему в исполнение и добился своего результата, кажется, вытащив друга из трясины депрессии и дав ему толчок к новому началу. Поразительно, но когда его манипулятивность и ум сливались с желанием помочь кому-либо, это рождало поистине действенные варианты решения вопросов. Его, блять, светлой ебанутой голове цены не было. – Наверное, лучше отдам его тебе. Знаешь, Ви, я как будто спал пятьдесят лет, а теперь проснулся.
Евродин уже собрался и ушел, а Ви все еще сидел за стойкой, потягивая виски и пытаясь уложить в себе кипящий вал эмоций, своих и Сильверхенда, переплетающихся в какой-то нескончаемо раскалённый клубок. Творившееся здесь сегодня вечером было той самой красотой, которая никогда не должна была исчезать. И соло с горечью и болью осознавал, насколько все это было глобальнее его самого, его жизни, его целей и способностей. Джонни не должен был умирать. Он должен был жить дальше и нести этот ослепляющий искренний жар, свое желание изменений и его воплощение. И было бы куда справедливее, если бы по итогам всего происходящего остался жить именно рокер, а вовсе не Ви, не умеющий ни вести за собой, ни вдохновлять на борьбу, ни пылать так яростно.