Но звука не было. Лишь машинный тяжелый гул, тошнотворные толчки, сломанный стук. Словно что-то полуживое-полуметаллическое силилось воскреснуть.
А потом пришла сияющая бешеная боль, раздирающая все тело, упавшая невыносимой острой тяжестью. Пришла удивительно просто, без всяких раскачек. Так банально, что Роберт никогда бы не поверил, что всепоглощающая агония может быть настолько грубой и простой. Несколько коротких секунд он мечтал о спасении. Но после мучительный приступ, накативший накрывшим его кошмарным цунами, выгнул тело в судороге беззвучного, казалось, вопля. И неожиданно, оглушающим выстрелом вернулся звук, ударив беспощадно по барабанным перепонкам. Кто-то кричал. Страшно. Заходясь. Без слов. Хрипло, срывая по-животному звучащий голос.
На миг мелькнула режущая лезвием мысль о том, что это его друг, и Ви с усилием повернул ставшую неподъемно тяжелой голову. Взгляд его упал на окровавленное, искаженное все в том же удивлении знакомое бледное лицо. И лицо это кричать не могло, потому что крепилось на ошметках к лежащей отдельно от тела голове.
И в этот момент Роберт понял, что кричит он сам. И в этот же момент дикий заходящийся вопль прервался, потому что голосовые связки не выдержали.
И остался только сплав беззвучных царствующих боли и ужаса. И запах. Выворачивающий, тошнотворный, металлический запах крови.
Ви где-то очень далеко, словно бы это было не с ним, чувствовал, как от напряжения, от невыносимости происходящего в голове его одна за одной лопаются какие-то важные натянутые до дрожи и предела струны.
Пылающее небо валилось на землю, песок обжигал и пожирал его заживо, и он мечтал умереть прямо сейчас.
Только пожалуйста, пожалуйста, о, блять, пожалуйста, пусть это прекратится!!!
Но ад не прекращался. И Роберт смотрел, и смотрел, и смотрел в распахнутые глаза друга, отдавшего за него жизнь, обрекшего его на невыносимые муки преисподней. Смотрел, пока темнота не сомкнулась на обугленных развалинах того, что оставалось от его сознания и его личности.
Срывая голос в ужасающем вопле, чувствуя, что вся левая половина его тела сгорает в огне, что он сходит с ума – уже сошел, необратимо, бесповоротно, что он не выдержит больше и секунды этой раскаленной пытки, наемник вывалился, кривя рот в ужасе, чувствуя влагу на пылающих щеках, из запредельного убийственного кошмара. Грохнулся с дивана на пол, хватая с усилием воздух.
Ви дышал пару секунд, пытаясь вникнуть, что вокруг не обжигающая сияющая пустыня. Все еще видя перед глазами мертвое окровавленное родное лицо. Широко раскрытые, удивленные, поразительно сияющие в смерти глаза. Сон. Кошмар. Воспоминание. Его?
Джонни.
Джонни!
Ломающийся, ужасающе размеренный треск энграммы звучал в кромешной темноте справа, перемещаясь, судя по всему, от края дивана к постели. И обратно. И снова. И снова. И снова. Без конца. Будто метроном.
Все еще заходясь от ужаса, покрываясь холодным потом, находясь под оглушающими впечатлениями душераздирающих, кошмарных воспоминаний Сильверхенда, соло прищурился, фокусируя оптику, и выловил наконец-то во мраке голубоватое мерцающее сияние, мерно перемещающееся вдоль окна.
Первой мыслью была идиотская идея, что биочип все-таки повредило выносящими ударами Бритвы, но Ви быстро стряхнул с себя сонный тупняк и понял, что рокербоя снова накрыло, как и бывало обычно, когда в ночи к ним приходили воспоминания об этом чудовищно ужасном эпизоде жизни Джонни. Но никогда еще наемник не видел этого пиздеца от начала и до финала. И сейчас ему казалось, что он умирал вместе с рокером, все еще находясь там, на раскаленном красном песке, глядя в такие безумно блестящие мертвые родные глаза. Его душили паника и горе, разделяемые на двоих, а в ушах все стоял невыносимый писк сигнала наведения. И эхом – запредельный животный вопль. И Ви понимал, что все это сейчас он черпает из сгорающего в адском пламени сознания Сильверхенда, все продолжавшего и продолжавшего метаться вдоль окна. Ужасающе размеренно. И не было в этом ничего человеческого – сломанный бездушный механизм.
Первым побуждением было, как и обычно, броситься, ухватить за плечи, прижать к себе, встряхнуть, пытаться заставить очнуться, но… как бы соло ни выворачивало от сочувствия, желания защитить и прекратить эту агонию сейчас же, делать этого было категорически нельзя.
В первый раз, когда рокербоя накрыло это странное состояние, Ви охуел до крайности и, оглушенный транслирующимся прямо в его мозг невозможным кошмаром, конечно же, постарался перехватить Джонни, заставить перестать метаться, усадить, притиснуть к себе. Рокер чуть не обнулил их обоих тогда. Без преувеличения. Именно в ту ночь наемник понял, почему ярость Сильверхенда была притчей во языцех: таких жестоких пиздюлей Ви не получал очень и очень давно. Соло не имел возможности ответить на это нападение, потому что пиздить энграмму было делом заранее обреченным на провал – да даже если бы он и мог, то, блять, само собой, не стал бы! Он пытался уйти в глухую защиту в надежде, что рокербой вот-вот очнется, придет в себя… Только выстоять перед таким ураганом бешенства исключительно на блоках банально невозможно – это известно каждому бойцу. И Ви слабел, пропуская удар за ударом, но безразличное слепое безумие Джонни не прекращалось, он все так же упорно, яростно и жутко пер в атаку. И наемник был уверен, что он так и кончится под этими безжалостными кулаками, если бы, нанеся особо жестокий и болезненный хук в лицо Ви, рокер внезапно не вздрогнул, не отпрянул бы, тяжело и хрипло дыша, и не замер, словно сломался окончательно.
Из цикла Сильверхенда вытаскивала боль Ви. И он без сомнений потянулся к столу, выдергивая нож из чехла.
Но в этот раз привычный порез на предплечье ожидаемого эффекта не принес. Синие помехи все так же размеренно потрескивали, перемещаясь справа налево и обратно. Отблескивало пиксельное сияние, на миг то и дело высвечивая бледное, безразличное, сосредоточенное, страшное лицо. Губы, сжатые в жесткую линию, невидящие, словно глядящие куда-то сквозь реальность, глаза, хищный нос, крепко сжатые челюсти под многодневной щетиной, напряженные плечи. И с каждой секундой по туго натянутой между их сознаниями струне к соло перекочевывал запредельный, адский, невыносимый накал погребающего под собой нечеловеческого удушающего ужаса. И это убивало Ви, распинало его, уничтожало, выворачивало наизнанку.
Попытки мыслить трезво рассыпались в пыль и наемник раньше, чем успел оформить идею у себя в голове, согнулся, с хлопком решительно впечатал левую руку в стол, одновременно правой рукой смел к себе ближе завалявшийся на углу стимулятор и, не давая себе времени на размышления, с короткого замаха вогнал острие ножа в тыльную сторону ладони меж костей, пробивая плоть насквозь, отчетливо услышав, как сталь ударила в пластик.
Боль ломанулась чистой холодной волной по нервным окончаниям снизу вверх, от пальцев к плечу, пропахала дальше широкую дорогу в мозг, в глазах на секунду потемнело. Ви зажмурился и стиснул зубы, но тут же распахнул пересохшие вмиг глаза.
Тишина оглушала. Сводящий с ума размеренный треск помех пропал. Рокербой и наемник в полумраке уставились друг на друга, дыша одинаково тяжело, часто и хрипло. Не отводя взгляда от все еще слепых раскосых глаз Джонни, Ви с шипением безжалостно дернул лезвие на себя. Хлынуло тепло и противно, кровь закапала стол, боль рванула остро, заставив пальцы мучительно дернуться.
Отбросив нож на пол, соло, все так же, боясь отвести взгляд от рокера, наощупь ткнул в грудь иглой стимулятора.
Сильверхенд стоял ссутулившись, взмыленный, будто загнанная лошадь, дышал рвано и сипло, смотрел на Ви и сквозь него. Запредельный вопль в голове затихал, словно отдалялся. Возвращались звуки из реальности. Кто-то за дверью на этаже хохотал пьяно и истерично, второй голос вторил глухо и раздраженно. Доносились невыносимо будничные бодрые отзвуки рекламных слоганов, извергаемых бесконечно с многочисленных экранов.
Зубами вскрыв упаковку с бинтом, наемник, тихо матерясь, замотал неловко окровавленную ладонь, пристально следя за рокербоем. Тот почти не двигался, словно окончательно сломанный, как пустая, выпотрошенная оболочка без единого проблеска души и разума, полная лишь животной неосознанной сущности.