Терпим. Терпим. Дышим.
Обычно срабатывавшая мантра пробуксовывала. Воздух входил в легкие какими-то непривычными судорожными толчками – Ви приходилось от души стараться, чтобы пропихнуть каждую порцию себе в горло. Джонни требовал от него жить, а это значило глотать кислород. И соло, блять, дышал! Если бы рокер сейчас не валялся где-то на задворках их сознания, подло и коварно без предупреждения нокаутированным любящим его больше жизни человеком, он бы наемником, безусловно, гордился.
Дышим. Дышим. Терпим.
Раздирающее на части одиночество, фатальная неполноценность, разорванность на части накрыли Ви, когда он еще безумно ухмылялся куда-то в горизонт, исходящий маревом раскаленного воздуха. Улыбка переплавилась в гримасу боли. Находиться, существовать без Сильверхенда было, без преувеличения, кошмарно. Серьезно, впечатления от приема блокаторов, испытываемые раньше, не шли ни в какое сравнение с тем, что диким зверем терзало наемника сейчас, перемалывая внутренности, делая кожу необъяснимо бесчувственной, – хоть доставай верный нож, и убедись, что и осязание не потерялось где-то вместе с запахами и вкусами, – забирая у окружения краски, заставляя мир дурнотно кружиться, вызывая отвратительную тошноту. Ви не ощущал себя живым. Так, одиноко валяющаяся в песках бесполезная, поврежденная часть когда-то бывшего нужным и правильным целого. Если подходить к вопросу тщательно и объективно – он и был мертв. Как и рокербой. Парадоксально во всех смыслах, но вместе они были едины.
Одиночество оглушило повторно, и он поежился от продравшего по позвоночнику на слепящем солнечном свету озноба, от которого волоски на руках встали дыбом. И если раньше соло пугала собственная машина, то теперь и залитые бесконечным ярким светом песчаные просторы показались кошмарно пустынными, словно в мире больше не существовало никого, кроме него самого.
Ох, Джонни, Джонни… Блять…
Именно для этих целей, для прожевывания этих мыслей и эмоций Ви и оглушил лучшего друга и по совместительству любимого человека блокаторами. Но сейчас понимал, что еще не время, он не готов. Нет, нет… Ему плохо и одиноко, ему, блять, страшно и жалко себя. С чего он, сука, решил, что сможет через это пройти? Он что, киборг какой-нибудь? Комиксовый безупречный герой? Он всего лишь тупой еблан двадцати пяти лет от роду, неопытный и глупый уличный пацан.
Ему нужно к Альдекальдо. Там он не будет один. Там есть друзья.
До лагеря всего десяток километров. Без тачки, но с его хромом – не проблема.
Солнце садилось, когда наемник пересек границу лагеря кочевников. Зашел тихо, не привлекая внимания, лишь махнул знакомым часовым, не имея уже никакого желания ни с кем разговаривать. Десятикилометровый путь под палящим солнцем по пустошам вытянул из него всю человечность.
Горел на площадке в центре общий костер, бросая почти бесцветные блики на палатки, на знакомые лица, на грузовики клана. Бегали дети и слышался людской гомон. Но на Ви неумолимо наваливалась тень, сплетавшаяся из вины, горя, боли и стыда.
Он обошел кочевников, собравшихся у пламени, стороной, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, и нырнул в палатку Панам.
- Ви, ну ты пиздец!.. – кочевница сидела на корточках у зеркала, когда небритое осунувшееся лицо Ви появилось в отражении, явно ее напугав. И, конечно же, разозлив. Панам поднялась на ноги и окинула его взглядом: грязные джинсы, мокрая от пота футболка, осунувшаяся рожа смертельно больного человека, серо-зеленые тусклые глаза сумасшедшего. По выражению ее лица соло прочитал, что на миг показался ей живым мертвецом из глупых сказок. Во взгляде кочевницы на пару секунд промелькнул неподдельный ужас. Панам потянулась к его щеке ладонью, но Ви уклонился, приваливаясь плечом к опоре палатки.
- Не нужно. Не спрашивай, – голос вырывался из глотки наемника непривычным хрипом. Он упорно шел сюда, чтобы не быть одному, но теперь ему было невыносимо находиться и среди людей. Он вообще не мог воткнуть себя в этот мир. – Есть что-нибудь крепкое?
- Ну само собой, ебаный ты путешественник, – нахмурившись, Панам зло вытянула из коробки под кроватью виски и собралась было уже раздраженно плеснуть в стакан, когда Ви мягко забрал из ее рук бутылку. – Есть еще что сказать, кроме как попрошайничать бухло, вывалившись, как зомби, пешком из пустошей? Объяснения? Новости для сестры?
- Не сейчас. Мне нужно идти, – наклонившись, соло нежно коснулся пересохшими обветренными губами лба кочевницы и отступил назад. – Спасибо, Панам. Я позвоню. Потом.
Виски тоже не имело вкуса. Словно вода. Хуже воды, потому что раньше даже вода имела свой узнаваемый химический привкус.
Ви шел и шел вперед, уходя все дальше в Пустоши, куда-то в сторону высоченных ограждений, замыкающих границы пригорода. Над ним разгоралось отдающее ядовитой тусклой зеленью ночное небо. Через смог пробивался размытый диск луны.
Сработал выставленный на время сигнал – наемник отстраненно закинул в рот очередную порцию блокаторов негнущимися пальцами.
Сознание его плыло. Периодами он впадал в состояние, близкое к кататонии, моментами мыслил ясно, а иногда его накрывала лавина эмоций, бравших за горло, мешавших дышать – и он ощущал себя по-настоящему умирающим.
Но Ви упрямо, буквально физически понукая себя, заставлял свой мозг работать – думать, мыслить, не отвлекаться. Уж упираться он умел как никто. Иногда казалось, что он вовсе не обучен сдаваться. Что ему банально не завезли этого навыка при рождении. Обделили. Забыли отвесить. Если он вцеплялся в какую-то идею, оторвать его было невозможно. Он мог умываться кровью, получать пиздюлей, отползать на время на переподготовку, но все равно возвращался и возвращался, пока не доводил дело до нужного ему конца. Пока не побеждал. Мать полагала, что ему будет пиздецки тяжело по жизни с таким норовом. Падре высоко ценил это качество и всячески его поощрял. Валентинос в определенный момент стали считать его ебанутым, но начали уважать. Джеки знал, что на соло всегда можно было положиться как на самого себя.
Все невыразимо упертое существо Ви вопило ему о том, что необходимо найти выход. Любой. Но не идти на попятную. Не опускать руки. Не сметь и думать об этом! Он должен был выкрутиться привычно из собственной траченой шкуры, выебать снова упрямо неподдающийся ему мир и найти способ спасти рокера. Или обнулиться в попытках сделать это. Наебнуть Арасаку, пытать Хелльмана, добраться до ублюдочных корповских управленцев, выдрать из них всю инфу, все ответы, все варианты, поднять на уши все связи, всех друзей, всех заказчиков и знакомых.
Но тут он натыкался на бетонную стену легко обезоруживающего его вопроса. Как наемник собрался спасать того, кто запретил это делать? Если даже фантастически представить, что щепку удастся извлечь из башки Ви или получится переписать энграмму Сильверхенда на другой биочип… Ему понадобится тело. Чужое тело, уже имеющее хозяина. И, даже если представить себе отвратительный вариант, что, переступив через себя, соло осилит рокербоя глушануть, стреножить, лишить права голоса, заставить валяться до самого победного конца в отключке… Сможет ли он повергнуть Джонни в настоящий ад, поправ все его принципы? Заставить жить наиболее ужасным для него способом? Решить за него? Серьезно? Решить за рокера?! Заставить люто ненавидеть себя? Это если еще Сильверхенд ему за такой пиздец кадык зубами не выдерет…
От одной мысли об этой схеме Ви чуть не вывернуло от отвращения к себе самому. Кто он, арасачий выродок, чтобы поступить так с рокербоем, с человеком, воплощавшим собой свободу? Да это было бы ебаным кощунством!
И это противоречие добавляло к его безумию еще одну яркую болезненную ноту. Наемник не мог смириться. И одновременно он не мог обречь любимого человека на существование в самых глубинах его худшего кошмара. И это разрывало основы личности Ви в клочья.
Это вынуждало его буквально выть. И он выл, хули скрывать. В голос. Наверняка насмерть пугая редкие патрули Стилетов. Потому что – а че бы нет, блять?! Кто его сейчас остановит, а?!
Еще хуже были мысли о том, каково приходилось самому Джонни. Для того все исходы в этой истории были говно: если они добудут у арасачьей суки инфу о Микоши – жить рокеру оставалось пару дней, если их пристрелят на встрече – и того меньше, а если их просто пошлют нахуй – то Сильверхенду доставалось по итогу тело соло. Все варианты были хуйней – врагу не пожелаешь. Да только рокербой был ничуть не менее упертым, чем сам Ви – хрен он отступится, он заставит наемника найти другой вариант выжить, а себе – обнулиться.