Наемник мог бы ожидать чего угодно: дождя из лягушек, внезапного озеленения планеты, всеобщего покаяния корп и праздничного братания всех банд Найт-Сити, но не этого. Об этом он и не мечтал, блять, никогда.
Рокер жадно и горячо выдохнул ему в выбритый пах, облизнул губы и взял его член в рот одним мучительно-медленным охуительным движением. Твердый и гибкий язык прошелся по головке, скользнул затейливо по стволу…
И Ви, кажется, ебанулся разом. Нет, серьезно, он умудрился в этот момент еще и распахнуть ресницы и видел, блять, это ослепительное сумасводящее зрелище: как Сильверхенд прикрыл глаза, вдохнул глубоко, как напряглась его мощная шея, как он замер на миг, когда соло, извергнув громкий стон, непроизвольно, теряя последнюю волю и мозги, дернулся вниз, проскребая пальцами по пластику ниши, уперся ладонями в матрас за головой рокербоя, нырнул резко вперед, стремясь погрузиться дальше в это восхитительное бархатистое мокрое тепло.
И это было крайне охуенно. Не было и шанса осмыслить что-то хотя бы на миг, потому что крышу Ви рвануло капитально, какие-то секунды он не мог себя контролировать, жил исключительно на инстинктах, которые вопили ему двигаться, погружаться раз за разом в податливый рот, трахать тугое мягкое нутро, выгибаясь в невозможном звенящем удовольствии.
А продравшись через марево выкручивающего его головокружительного сумасшествия, наемник обнаружил с ужасом свои пальцы крепко сжатыми в волосах рокербоя и сообразил, что совсем потерял над собой власть на какое-то мгновение, и не помнит вовсе, что и как делал только что – и испугался до нервных судорог. Потому что Джонни доверился ему, полностью отдав контроль над ситуацией, а он, Ви, кажется… Ох, блять… В мысли моментально влезло воспоминание о том, как терпелив был сам рокер, когда впервые трахал его в рот – щадил, сдерживался до дрожи… И Ви затопила вина.
Но Сильверхенд подтолкнул его в поясницу, продолжая творить что-то, казавшееся соло удивительным и невероятным, своим ртом и губами – хотя не было в его ласках никакой навороченной изысканности, кроме бесконечного искреннего желания и жгучей страсти, – и наемник убедил себя разжать пальцы, зарылся в мягкие волосы с нежностью, огладил, и с невыразимым экстазом, гуляющим по самому краю, вынудил себя двигаться спокойнее, плавно, прочувствовать каждую шероховатость поверхности языка рокербоя, хотя все его существо заходилось буквально в какой-то истерике, пылало в уничтожающем огне. Но Ви упорно заставлял себя помнить на самом краю о том, что это удовольствие для двоих, а не только для него: ласкал родное лицо, вновь и вновь перебирал слипшиеся пряди, касался небритой щеки, ощущая за преградой плоти твердость собственного члена. И наградой ему был глухой грудной стон и дрожь, прошедшая по сжатому меж его бедер напряженному телу.
Наемнику почему-то казалось, что Джонни должен быть асом и в этой сфере. Возможно потому, что он был хорош во всем, о чем бы ни шла речь. Но выяснилось, что в минетах рокер был нихуя не профи, но это было вообще неважно, потому что отсасывал он Ви с таким желанием и жаром, в своей грубоватой, дикой и выебистой нестерпимой манере, явно плавясь от процесса сам, что мир вокруг схлопывался в невнятное яркое незначительное пятно.
В голове соло билось заходящимся пульсом только «Блять-блять-блять…» в такт каждому напряженному толчку бедер, да периодически мелькала призрачная мысль о том, что это, наверное, самое сильное, выносящее и изощренное удовольствие, которое он испытывал в своей недолгой жизни, но это было восторженным пиздежом, потому что все, что он чувствовал каждый раз, сплетаясь с рокером в одно пылающее целое, было дьявольски охуенно, нестерпимо, разрывало на части от блаженства – ничуть не в меньшей степени, чем сейчас.
И с ума Ви сходил вовсе не от минета как такового, а от того, что отсасывал ему именно Сильверхенд; от того, что рокербою пиздец как самому хотелось этого; от того, что ему это нравилось; от того, что тот возбуждался до передела в процессе, алчно желал Ви, – всего, полностью, принимал его, нуждался в нем – и наемника накрывало это через их странную ментальную связь, пропитывая каждую клетку тела, каждый нейрон, каждую каплю кипящей крови. И он отзывался со всей любовью и голодом, теряя себя самого среди их общего горячечного исступления.
И это было смешно и закономерно, что соло не протянул, как и Джонни в тот первый раз, долго: яркий оргазм вынес его менее чем через пять минут этого непередаваемого безумия. Рокер, хотя и не смог бы отшатнуться, в этой позе полностью отдав Ви контроль, прижатый тяжестью его тела, но даже и не попытался сделать этого. Лишь вновь напрягся сильный торс меж коленей Ви, и живое обжигающее плечо под его сжавшейся крепко ладонью. Сильверхенд позволил потерявшемуся, сходящему с ума наемнику толкнуться в последней истоме почти до самой задней стенки горла, и сорвался внезапно сам, кончая, содрогаясь крупно, выгибаясь под Ви, впиваясь жестко в его бедра пальцами до синяков, царапая, притискивая к себе отчаянно, бешено, болезненно. И соло мнилось, что они умирают в этой дикой вспышке. И они умирали. Уже были мертвы. Были донельзя живы.
Сколько они трахались за эти несколько недель – было не сосчитать. Много. Очень много. Невообразимо дохуя, пожалуй что, – Ви вообще с пубертатного возраста так часто и так легко не возбуждался. И, конечно же, все равно недостаточно.
Но сегодня они побили, кажется, все рекорды. Столько они не еблись даже в первые дни. Впрочем, кажется, про первые дни – не та история. Их голод только возрастал с течением времени.
Ви все еще валялся без сил, уткнувшись лицом в подушку. Дыхание только начинало успокаиваться, сердце – потихоньку восстанавливать ритм. По телу прокатывала мелкая дрожь эха недавнего испытанного невозможного удовольствия. Горячие жесткие пальцы Сильверхенда оглаживали его спину, плечи, очерчивали, судя по всему, линии татуировок и шрамов, задумчиво обводили слова куплета его же песни. Было слышно, как рокербой тихо хмыкнул себе под нос. Наверняка иронично. Каждое его прикосновение отдавалось где-то глубоко в теле соло, вызывая трепет и тягучее томление. Сил в Ви сейчас почти не было, но ему все равно хотелось послушно прогибаться под этими легкими, почти небрежными ласками. Джонни склонился над ним низко, пряди его волос щекотно прошлись по загривку наемника, и тот содрогнулся от удовольствия. Чувствительную кожу обожгло опаляющим дыханием, а язык рокера коснулся линий рисунка змеи, обвивающей плечо Ви, прошелся вдоль изгибов, оставляя влагу, пока не стал сухим, как наждак.
Смутно соло осознавал непривычность происходящего: они не трахались, но рокербой касался его. Не в попытке вызвать возбуждение, просто, блять, так. Ни за чем. Ви охуевал бы куда сильнее, если бы его не распластывало по постели тихое невообразимое блаженство. Из которого его, конечно же, грубо выдрали.
С усилием, мощным толчком Сильверхенд заставил протестующе застонавшего, разнеженного, обессиленного наемника повернуться на бок к нему лицом и уставился гипнотизирующим взглядом своих раскосых карих глаз прямо в зрачки Ви. И соло смотрел и смотрел жадно в ответ, застекленевший в этом моменте, будто парализованный, и не мог отвести взгляда от родных черт – еле заметных следов мимических морщин на лбу, на переносице, хищного носа, высоких скул, широкой челюсти, упрямого подбородка, носогубных складок, четко говорящих о том, что на лицо это часто наползает ироничная усмешка, жестких, но поразительно чувственных губ.
А рокербой опустил глаза, разглядывая теперь его тело, провел рукой по страшному шраму идущему через весь торс, начинающемуся между сосков и заканчивающемуся у пупка.
- Откуда? – голос Джонни был ленивым и тихим, бесстрастным, и Ви любил его сейчас особенно за полное отсутствие в интонации жалости.
- Заказ. Катана, – прикосновение было приятно-щекотным, и наемник поежился.