ХЕЛЬ: Раньше я думал: если только выздоровею, стану ходить и бегать — буду абсолютно счастлив. Сейчас знаю, что счастливым не буду ни при каких условиях. Никогда. Возможно, повзрослел. Возможно, влияние форума — ведь я 'старенький', с самых истоков здесь.
ЛУИЗА: Не думаю, Хель, что дело в форуме. Я тоже 'старенькая'. Много размышляю обо всем этом, наблюдаю. Я бы разделила всех суицидников на две категории. Первые — как наша Морена: если изменить жизненные обстоятельства, дать человеку то, чего он жаждет, он не будет думать о смерти, будет жить да радоваться. Как там у Окуджавы: 'Господи, дай же ты каждому, чего у него нет'. Одному — взаимной любви, другому здоровья, третьему денег, четвертому признания в обществе. Вторая категория — те, кто не хотят и не будут жить ни при каких условиях. Им не нравится сам этот мир, само бытие. Я, как и ты, Хель, принадлежу ко вторым. Поэтому мой тебе ответ, Морена, на твой вопрос: nothing.
ХЕЛЬ: Nothing, nobody, nevermore, nihil… Веселые словечки на букву 'н'. Если резюмировать твою мысль, Луиза, то первым имеет смысл дружной толпой валить к психологам, психиатрам, спонсорам, пластическим хирургам… Вторым же, не менее дружной толпой — куда? Правильно, на отдых. Вожделенная аннигиляция, она же анестезия.
ЛУИЗА: Красиво сказано, Хель. Респект. 'Вожделенная аннигиляция, она же анестезия'. Пожалуй, отмечу как фразу дня.
Глава 9 АТУМ Ночное Солнце
'АТУМ — в египетской мифологии бог солнца, демиург, возглавляющий гелиопольскую эннеаду, один из древнейших богов. Во многих текстах он называется вечерним, заходящим солнцем. Изображается в виде человека с двойной короной на голове, а также в образе змея. Согласно гелиополькому мифу 'создавший себя сам' возник из первобытного хаоса Нуна вместе с первозданным холмом (с которым он отождествлялся). Сам себя оплодотворив, Атум родил, выплюнув изо рта, богов-близнецов воздух — Шу и влагу — Тефнут, от которых произошли земля — Геб и небо — Нут'.
Мифы народов мира
Я ненавижу полуденное солнце. От него моя кожа начинает шелушиться и покрываться кофейного цвета пятнами. А в верхней трети головы просыпается наковальня.
Утреннее солнце тоже не жалую. Правда, абстрактно: ни разу в жизни не доводилось видеть рассвета, если не считать белесую июньскую полу-ночь — проклятие моего города.
Но это не значит, что имя верховного египетского божества Атума — персонификации Солнца Вселенной, выбрано в качестве ника случайно или недостаточно обдуманно.
Я неровно дышу к вечернему, закатному солнцу — могу не мигая наблюдать процесс его торжественного погружения в морскую воду или низкие, серо-розовые облака. Особенно хорошо это делать в компании с сигаретами 'Голуаз' или кальяном.
И совершенно особое, мистическое обожание вызывает у меня Солнце Ночное.
Ни в коей мере не имею в виду Луну — эту скучную музу всех лишенных воображения, истертую алюминиевую бирку, выпавшую из бездонных небесных карманов — средоточие слезливых стихов и сомнамбулических прогулок.
Луна не вызывает у меня ничего, кроме оскомины и зевоты.
Ночное Солнце не увидеть глазами. Но я ощущаю его всем телом, всеми внутренностями — пульсирующими, по-королевски багряными и женственно-перламутровыми, каждым мышечным волокном, упругим и чутким, каждым извивом аксона.
Его свет и жар доходят до меня сквозь толщу земли, с другой стороны глобуса и, пройдя сквозь магму, ядро и опять магму, обретают особую силу.
Ночное Солнце так же относится к Солнцу полуденному, как мистик и маг — к площадному актеру, играющему на бубне.
Поэтому ночь — мое время. Ночью расправляются крылья и наливаются металлической силой ногти. Приходят самые точные слова и самые яркие образы. Творятся самые изощренные, самые пряные ласки.
(Речь не о белых ночах, разумеется. Будь я меньше привязан к своему городу и более легок на подъем — обязательно понизил бы широту своего местопребывания, чтобы избавиться от ежегодного белесого морока.)
В юные годы я мог бродить по ночным улицам часами.
Без страха и без усталости. Ни грабители, ни убийцы, ни попрошайки не страшны тому, кому покровительствует Ночное Солнце.
Когда я встретил тебя — ты показался мне ребенком ночи, подарком ночи, обласканным и изнеженным выкормышем ночного светила.
С твоей утонченной тьмой, и внешней, и внутренней, — тьмой, беременной светом, с твоим подспудным жаром, декадентским шармом — мог ли ты быть кем-то иным?
Но я ошибся.
Ты — лунный выкормыш, лунное исчадие.
Зыбкое, предательское, ртутно-дрожащее светило качало твою колыбель и вскармливало холодным и безвкусным молоком своих лучей. Молоком с металлическим мертвым привкусом.
Ты мой враг — ведь Луна ненавидит Солнце, как подражатель и графоман ненавидит гения. Она смертельно ему завидует — ведь без него она превратится в ничто, в голый и холодный камень. Только Солнце придает ей видимость бытия и видимость блеска.
Ты укус Луны — ядовитый укус мертвого зеркала, зеркала без тайн и глубин. Ядовитый плевок завистницы.
* * * * * * *
На моем сайте под фотографиями или стихами периодически всплывают восторженные отклики: 'Вы богиня!', на которые я лаконично ответствую: 'Немного ошибаетесь — бог'.
Мания величия? Нисколько. Констатация факта.
Чрезмерно раздутое 'эго'? О нет. Всего лишь равновеликий противовес нечеловеческому грузу боли.
Я проснулся в час дня, смертельно усталым — как всегда.
Каждое утро я просыпаюсь от усталости и каждую ночь засыпаю с надеждой, что пробуждения не будет.
Утро внушает мне ужас. Каждую ночь я надеюсь, что моему сердцу надоест быть моим истязателем и оно перестанет стучать. Как дятел, как метроном, как шаги восставшего из ада мстителя. Заткнется.
Но оно стучало. Как и всегда. Толчками крови выталкивая меня в бытие — как обреченного на казнь пинками и тычками гонят на эшафот. Ежеутренний эшафот с застывшими в ожидании причудливыми орудиями пыток.
Сквозь задвинутые шторы пробивались наглые лезвия солнечных лучей. Дневное Солнце — ненавидимая испостась.
Пока поспевал кофе, я включил сотовый и пробежал глазами скопившиеся послания. Меня поджидал сюрприз — вызов с незнакомого городского телефона, помеченный началом третьего ночи. Любопытно, кому я понадобился в столь интимное время суток?
Набрав указанный номер, я с лихвой удовлетворил свое любопытство. Низкий женский голос неопределенного возраста поведал, что с этого телефона звонил знакомый мне молодой человек. Как выяснилось, его избили вчера ночью в безлюдном парке, и звонок был сделан в ожидании прибытия 'Скорой'.
Вышеупомянутая 'Скорая' отвезла молодого человека в больницу, где он сейчас и пребывает и чей адрес просил в обязательном порядке сообщить мне.
Юноша, о котором шла речь, был выгнан мной вчера вечером — за хамство и недостаток почтительности. Он был пьян (исключительно качественные и дорогие вина), но не до безобразия. А главное — его снабдили необходимой для комфортного прибытия домой суммой. Никакого ночного парка не предусматривалось.
Низкий женский голос был словоохотлив, его обладательница, как видно, не была стеснена временными рамками, и в ходе беседы удалось выяснить несколько смешных деталей. Оказывается, юноша моложе, чем я думал: ему всего двадцать, а не двадцать пять, как он уверял меня в вечер нашего знакомства. Он очутился в ночном парке не ради романтической — пардон! — готической прогулки, но дабы извиниться перед некими обитателями дома, расположенного в самой глухой части этой местности. Извиниться, бог мой! За четыре месяца нашего знакомства я ни разу не слышал от него ничего даже отдаленно напоминающего извинения. А поводов было предостаточно.
Чужим телефоном ему пришлось воспользоваться, поскольку собственный мобильник был отобран вместе с деньгами и документами. (За все это время я подарил ему пять мобильников. Два были украдены, а два разбиты об стену в приступе истерии.)