Таисия долго раздумывала, вызывать или нет 'Скорую'. (Будоражить соседей, с которыми и без того — после моего приснопамятного торжества, на ножах… Может, и так заживет, как на собаке?.. Пьяному море по колено, пьяному драка — что щекотка…) Потом все-таки сообразила, что выбитые зубы, а может, и сломанная челюсть — это серьезно.
В четыре утра приехали две усталые неприветливые тетки. Они говорили с ним, всем своим видом демонстрируя презрение: пьяный, да еще бомж (без полиса), отчего Бэт вскидывался и принимался велеречиво и шепеляво хамить в ответ, а я, в страхе, что он выведет из себя служительниц милосердия и они плюнут в его сторону и уедут, успокоительно-судорожно гладила его по плечу.
— Кто-нибудь поедет сопровождающим? — поинтересовалась, захлопывая чемоданчик с инструментами, одна из врачих.
— А это обязательно? — спросила Таисия.
— Нет, но… — врачиха смерила ее выразительным взглядом.
Таисия заколебалась — подобно тому как, открыв дверь, колебалась, впустить ли пьяное чудовище в дом или отправить назад, во тьму парка. Ей явно не улыбалось тащиться в больницу в четыре часа утра. Медицину вообще и больницы в частности моя Таис не выносит на дух и даже участкового врача посещает в случаях совсем крайней необходимости.
— Никому я не нужен, бросьте меня на помойку… — заныл Бэт.
Я хотела сказать, что поеду сопровождающей, несмотря на высокую температуру, но тут она, опередив меня, решила предоставить выбор страдальцу.
— Ладно. Кого ты хочешь сопровождающим: меня или…
— Вас! — быстро ответил он. И добавил с льстивой пьяной ухмылкой: — Вы — крутая…
В очередной раз нанеся мне мучительную обиду.
Когда они уехали, я еще долго сидела на подоконнике, глядя на пятна крови на наволочке. Его крови. Продолжая сжимать в руке влажно-розовое полотенце. Под подушечками пальцев долго держалось ощущение контуров его лица…
Таисия вернулась часов через пять.
Естественно, я не спала.
— Это было мудрое решение, что поехала я, а не ты, — сообщила она с порога, кривясь от усталости. — Наша бесплатная медицина — полный отстой. Сначала его долго и муторно оформляли как бомжа — ведь не было ни паспорта, ни страховки. Затем часа два в абсолютно пустом коридоре мы ждали, пока кто-нибудь соизволит оказать медицинскую помощь. Потом я сидела одна в коридоре и слушала через открытую дверь операционной его вопли. И проклинала врачей: вот сволочи, из экономии — кому нужен пьяный бомжеватый гот? — вправляют ему челюсть без наркоза. Как оказалось, наркоз все-таки был, самый дешевенький, но в состоянии алкогольного опьянения он не действует. В довершение всего, когда его отправили наконец в палату, я не смогла найти ни единой души, которая выдала бы постельное белье. На посту дежурной медсестры — никого: воруй, не хочу. Вся больница словно вымерла — гулкие коридоры, тусклый замогильный свет. В конце концов он свернулся клубочком, не раздеваясь, на грязном матрасе, наволочкой служили волосы, под храп пятерых мужиков в палате… Не знаю, как бы ты вынесла все это. Я его не люблю, как ты понимаешь — больше не люблю, и то — было тяжеловато.
Как бы я вынесла? Не знаю. Может, заткнула бы уши, чтобы не слышать его стонов. Или убежала в дальний конец коридора. Молилась бы изо всех сил, чтобы ему не было так больно. Стащила белье — если коридоры пустые… Не знаю. Молилась?.. Того и гляди от такой жизни стану фанатично верующей, 'хрюсом в платочке', по терминологии Бэта и его 'сестрички по вере' сатанистки Эстер.
В тот день, как я уже говорила, Таисия поставила на нем крест. Во всяком случае, объявила об этом. Не осталось ни восхищения, ни уважения, ни жалости. Впрочем, последнее все-таки оставалось, что бы она там ни говорила. Иначе отчего бы ей мучаться, слушая его стоны? Отчего бы шептать слова утешения и поддержки, держа за руку, когда они ехали в 'Скорой', гладить по голове, лежавшей у нее на коленях, в ожидании пугающей операции в пустом и гулком, словно вымершем, коридоре?.. Правда, навещать его она не стала. Объяснив, что это учреждение изрядно ей поднадоело за проведенные в нем четыре ночных часа.
А он ждал, оказывается. Каждый день ждал…
КАРТИНА 10
Въезжает на инвалидной коляске Хель. Подъехав к забору, хочет написать тему, но руки плохо его слушаются, мел крошится. С ожесточением швыряет мел. Говорит очень громко, хаотично двигаясь взад-вперед по сцене, быстро перебирая руками колеса коляски.
ХЕЛЬ: Здесь нередко встречается мысль: неплохо было бы набить морду Боженьке, или кто там есть, наверху. Предлагаю открыть по этому поводу дискуссию. Для затравки два вопроса. Первый к агностикам: что, если в момент творения Демиург находился в состоянии депрессии? Стоит ли в таком случае его винить? Второй к атеистам: предложите способ набить морду Большому Взрыву.
КРАЙ: Хе-хе… Забавная темка! Если все-таки окажется, что загробная жизнь существует, и будет возможность добраться до Апостола Петра или даже до самого Боженьки, однозначно стоит набить ему морду. Я бы этому гаду всю его седую бороденку повыдергал!!! В депрессии был? А не хрен в депрессии что-то там творить. В депрессии нужно лежать мордой к стеночке, если уж не решаешься на радикальные меры.
МОРФИУС: Это уже сатанизм, ребятки. И бравировать тут нечем.
ДАКСАН: Кстати, о сатанизме: 'Я обмакиваю перст в жидкую кровь бессильного идиота-Спасителя и пишу на Его израненном челе: се, истинный Князь Тьмы — Царь Рабский!… Я всматриваюсь в тусклые глаза грозного Иеговы и щиплю его бороду; я воздеваю секиру и раскалываю его прогнивший череп!' Ла-Вей, Сатанинская Библия, Дьявольская Диатриба, глава 1.
ЭСТЕР: Вопрос поставлен в корне неверно. Нужно бить морды тем, кто придумал Боженьку. Такого Боженьку. Предлагаю набить морды высокопоставленным 'хрюсам': епископам, патриарху, папе.
КРАЙ: Папе не надо. Неплохой мужик, много добра делает.
ОНЛИБЛЭК: Эх, люди, люди… Все б им только кого-нибудь обвинить. Даже Бога, наверное, для этого придумали.
БРЮС: Интересный вопрос: а где у Бога то, что вы собираетесь бить? Поскольку, как пишут в некоторых умных книжках, его сущность есть комплекс пространственно-временных вибраций, некое подобие голографической многомерной структуры.
КРАЙ: Если очень захотеть, можно и в голографической структуре обнаружить морду. И вдарить хорошенько!
ХЕЛЬ: Браво, Край! Респект. Я уверен, что ты непременно её обнаружишь. И адаптируешь привычное действие — битие морды — к непривычным условиям.
ЛУИЗА: А мне вот совсем не хочется кому-то что-то бить. Наоборот. Каждый вечер, перед тем как заснуть, прошу, чтобы меня ДО-били. Как угодно: кирпичом по голове, ножом в печень. Взрывом террориста в метро. Только поскорее! Мизерекордия — 'милосердие' — так назывался в Средние века кинжал, которым добивали смертельно раненых. Я даже, наплевав на гордость, поцеловала бы руку, которая нанесет мне милосердный удар. Все равно — Боженькину или человеческую.
ХЕЛЬ: Луиза, так это ж просто. Чаще гуляй по ночам по безлюдным пустырям и паркам. При нынешнем разгуле преступности долго ждать милосердной руки не придется.
БРЮС: Кстати, о ночных парках. Кто в курсе, Бэт уже вышел из больницы?
МОРФИУС: Вышел, с ним все в порядке — болтали по асе вчера вечером. Думаю, скоро объявится.
ХЕЛЬ: Вот интересно, Бэт недостаточно горячо целовал ручки тем, кто на него напал в ночном парке? Не сумел пробудить милосердие в зачерствелых сердцах пятерых кавказцев?..
АЙВИ: Хель, смени либо тон, либо тему. Прошу тебя — пока вежливо.
ХЕЛЬ: Слово 'пока' меня заинтриговало. Особенно, учитывая разделяющие нас полторы тысячи км. Тон у меня, кстати, вполне почтительный.
ЭСТЕР: Дело даже не в тоне. О поцелуях ручек говорила Луиза, и ты не вправе приписывать ее желание кому-то другому. Мне тоже, к примеру, претит быть убитой рукой какого-нибудь ублюдка. Зарезанной, задушенной или забитой ногами. Не нужно стричь всех под одну гребенку.