Когда я немного подучила суахили, меня стали задирать меньше. Но Хавейя все так же страдала от издевательств одноклассников. Когда к ней приставали, она обижалась и замыкалась в себе, а потом приходила домой злая и вся в синяках. Мне было легче привыкнуть к школе: я просто старалась стать как можно незаметней.
Начальная школа Джуджа Роуд была явно устроена по образцу английских колониальных школ. Каждое утро мы собирались во дворе, смотрели, как поднимают флаг, и пели гимн Кении. Дежурные старшеклассники проверяли наши ногти и форму. Задания на уроках были сложными, и если мы чего-то не понимали, нас выводили из класса и заставляли стоять на коленях под палящим солнцем. Никто не объяснял нам потом материал отдельно. Учительница математики, миссис Нзиани, за каждую ошибку била нас большой черной трубкой, которую называла черной мамбой. Я получала по рукам снова и снова, пока они не распухали. Наконец я догадалась стащить пару бабушкиных плетеных веревок и отдать их девочке по имени Анджела – она использовала их как скакалку. За это Анджела разрешила мне списывать домашние задания по математике.
Цифры были для меня загадкой. Я была такой отсталой. Только в Найроби, в десять лет, я узнала о том, как считают время: минуты, часы, годы. В Саудовской Аравии действовал исламский лунный календарь, а в Эфиопии – старинный солнечный. Поэтому один и тот же год в Саудовской Аравии записывался как 1399, в Эфиопии – 1972, а в Кении и в остальном мире – 1980. В Эфиопии даже часы были другими: восход назывался первым часом, а полдень – шестым. (Даже в Кении люди использовали две системы наименования времени – английскую и суахили.) Месяцы, дни везде воспринимались по-разному. Только в начальной школе Джуджа Роуд я начала понимать, что люди имеют в виду, когда называют какую-то дату или час. Бабушка никогда не учила нас считать время. Для нее всю жизнь в полдень тени становились короче, а возраст измерялся сезонами дождей. И ей этого вполне хватало.
Когда я научилась читать по-английски, я открыла для себя школьную библиотеку. Если мы хорошо вели себя, нам разрешали брать книги на дом. Помню сборники сказок братьев Гримм и Ганса Христиана Андерсена. Но самыми соблазнительными были потрепанные книжки в мягкой обложке, которыми обменивались одноклассницы. Мы с Хавейей делились ими друг с другом, прятали за учебниками, а потом зачитывались по ночам повестями о гордой и бесстрашной Нэнси Дрю, Великолепной пятерке… Эти истории о свободе, приключениях, равенстве между мальчиками и девочками, о доверии и дружбе были совсем не похожи на мрачные бабушкины сказки, учившие нас подозрительности и осторожности. Повести были интересными, правдоподобными и западали в душу глубже, чем старинные легенды клана.
Иногда после школы мы с Хавейей успевали забежать на площадь Джуджа Роуд, где стоял индийский магазинчик, в котором продавались мороженое, учебники, шариковые ручки и пан – пряная кокосовая смесь, от которой губы становились красными. Но чаще всего мама запирала нас дома. Они с бабушкой по-прежнему были не в восторге от того, что мы ходим в школу: они отвергали все кенийское и не хотели, чтобы мы чему-то учились у местных жителей. Но мы, как губка, впитывали все, что видели и слышали.
Однажды я рассказала маме о том, что люди высадились на Луну, а мама ответила, что это глупости. «Христиане такие легковерные. Они могли взлететь на самолете на гору и вообразить, что оказались на Луне». А когда я пришла из школы и сообщила, что люди произошли от обезьян, мама сказала: «Все, пора заканчивать с учебой. Может быть, от обезьян произошли кенийцы, но не мусульмане».
И все же мы продолжали ходить в школу. Папа напугал маму проклятием, а она уже однажды сбежала от мужа, и теперь не хотела вновь оказаться под угрозой вечной кары.
Когда отец вернулся из Эфиопии, они с мамой стали постоянно ругаться. Мама пыталась призвать на помощь уважаемых членов клана, чтобы они уговорили Абеха уделять больше внимания жене и детям. Но, конечно, никто не стал оспаривать решения Хирси Магана, касающиеся его семейной жизни. Тогда мама перестала есть и заболела. Она лежала и стонала, что скоро умрет. Абех отвез ее в больницу, где у нее обнаружили анемию и прописали витамины.
Через несколько месяцев отец нашел для нас новый, просторный дом на улице Рэйскурс-роуд в районе Кариокор. Но мама вообще не желала жить в Кении, она хотела, чтобы мы вернулись в Мекку.