— Они вышли за рамки своих возможностей, — сказал он. — Им следовало бы вовремя остановиться. — Я улыбнулся, услышав такие слова от человека, забравшегося дальше, чем кто-либо другой, от знаменитого пилота, чье открытие в скором времени вызвало кризис нашего Ордена.
Нам кружило голову то, что мы говорим с мастер-пилотами на равных — как будто мы уже давно принесли присягу и достойно проявили себя в мультиплексе. Я выпил свое виски, набрался смелости и спросил:
— Я слышал, скоро будет поиск. Это верно?
Соли заметно рассердился. Он производил впечатление угрюмого человека, и его зеленовато-голубые глаза смотрели печально и отрешенно — их взгляд говорил о ледяных туманах, бессонных ночах и припадках безумия. Его лицо, молодое и гладкое, как у меня, совсем еще недавно было старым и морщинистым. Личное время пилота в мультиплексе порой относится к невернесскому, как три к одному. Если бы я обладал мастерством цефика, то мог бы разглядеть старое лицо Соли под его новой, гладкой оливковой кожей — так некоторые видят черные увядшие лепестки на месте распустившегося огнецвета или голый череп под розовым личиком новорожденного. Один мастер-горолог, в чьи обязанности входило вычислять, сколько личного времени прожил пилот в космосе, с помощью сложных формул, где эйнштейново искажение времени сопрягается с непредсказуемыми возмущениями мультиплекса, сказал мне, что Соли в своем последнем путешествии состарился на сто три года и умер бы, если бы не искусство Главного Цефика. Это делало моего дядю, который подвергался омоложению трижды, старейшим пилотом нашего Ордена.
— Расскажите нам о своем открытии, — попросил я. Ходили нелепые слухи о том, что он достиг ядра галактики — единственный со времен Тихо, который вернулся назад полубезумным.
Он сделал длинный глоток, не переставая смотреть на меня сквозь клариевый бокал. Сырые дрова шипели, и с улицы доносился гул замбони, который, вися над дорожкой, пускал пар, разглаживая лед для завтрашних конькобежцев.
— Вот оно, нетерпение юности, — сказал Соли. — Ты приходишь сюда, не задумываясь о том, что пилоту хочется отдохнуть и побыть с друзьями. В этом ты похож на свою мать. Но раз ты уж дал себе такой труд и пострадал от шотландского виски, ты узнаешь, что со мной случилось, если действительно хочешь это знать.
Нормальный человек сказал бы попросту: «Я расскажу тебе, что со мной случилось», — но Соли, как и большинство выходцев с планеты мистиков Самум, соблюдал своеобразное табу относительно местоимения «я».
— Расскажите, — поддержал меня Бардо.
— Расскажите, — сказал я с той особой смесью поклонения и страха, которую испытывают кадеты к старым пилотам.
— Вот как это было. С моего отлета из Города прошло уже много времени. Мы, погруженные в сон-время, шли от окна к окну в направлении ядра. Звезды там многочисленны и сияют, как огни Квартала Пришельцев, — целый веер огней, но в точке крепления этого веера царит полная чернота. В белом свете сон-времени — вы, молодые пилоты, видите в нем только остановленное мгновение, и вам еще многому предстоит учиться — внезапно возникло прояснение и послышались голоса. Мой корабль сообщил мне, что получен сигнал при пересечении одного из биллиона лазерных лучей, исходящих из черной точки сингулярности. — Соли неожиданно стукнул пустым бокалом по стойке, и его голос поднялся на целую октаву. — Да, так мне и было сказано! Из нее! Это невозможно, но это правда. Биллион инфракрасных лучей, исходящий из черной гравитационной пасти. Плесни мне, пожалуйста, еще виски, — добавил он, обращаясь к послушнику.
— А дальше?
— Дальше голоса. Корабельный компьютер, принимая полтриллиона битов в секунду, переводил информацию лазерных лучей в голоса. Голоса утверждали, что они — будем называть их Эльдрией… Знаком вам этот термин?
— Нет, Главный Пилот.
— Так эсхатологи именуют расу, засеявшую галактику своей ДНК.
— Мифическую расу.
— Теперь она перестала быть мифической. Они — многие отказываются в это верить — поместили свой коллективный разум, свое сознание, в черную дыру.
— В черную дыру?! — повторил Бардо, теребя свои усы.
Я вглядывался в Соли, стараясь понять, не разыгрывает ли он нас. Я ему не верил. На его руках не было перчаток. Этот надменный человек, видимо, не боялся инфекции или того, что враги могут воспользоваться его клетками. Костяшки пальцев, охватывающих бокал, побелели, черный алмаз пилотского кольца врезался в кожу мизинца.