Амир слишком похож на Рустама и мою дочь, чтобы я могла испытывать к нему ненависть.
В клинике нам выдают распечатанные результаты анализа. Надеваем бахилы, и лифт поднимает нас на четвертый этаж.
— Сюда, — показывает Демид на дверь в начале коридора.
Он идет первый.
— Ай, — пищит Майюша, я слишком сильно сдавила ей руку.
— Прости, зайчонок, — шепчу, не в силах унять дрожь в руках и ногах.
Сердце в груди бьется втрое быстрее, ударяясь изнутри о грудную клетку. Мне кажется, этот грохот доносится до первого этажа.
— Зачем ты нас задержал, Демид? — слышу голос Руса. — Дамир проголодался, а нам еще надо заехать в аптеку.
— Я привез вам донора, — отвечает Демид и распахивает перед нами дверь.
Он подбадривающе улыбается, я делаю глубокий вдох и шагаю внутрь. Я как никогда близка к обмороку. Каждый шаг дается с трудом, словно я бреду по колени в вязком болоте.
В нас впиваются взгляды всех присутствующих в кабинете.
Руслан изумленно приподнимает брови, Ди шокировано приоткрывает рот, из него вырывается короткий возглас. Но я ищу только один взгляд, самый главный. А когда ловлю, вздрагиваю.
Рустам за их спинами отталкивается от подоконника, его руки спрятаны в карманах.
Взгляд бегло пробегается по мне, скользит вниз по руке, тормозит об Майю. Медленно-медленно разгорается, а затем вспыхивает.
Сначала узнаванием, потом догадкой.
Глаза стекленеют, лицо становится каменным. Айдаров достает руки из карманов и на автомате делает шаг навстречу.
Глава 41
Сижу в машине под больницей и думаю, идти или не идти?
Понятия не имею, зачем Демид меня позвал. Он какой-то странный в последнее время — что-то вынюхивает, постоянно задает дебильные вопросы и пытается вывести на доверительный разговор.
А я в гробу видел все его доверительные беседы. Главное, чтобы этот проницательный говнюк не догадался, что я хочу сделать.
Мог, конечно, и догадаться, я слишком явно спешу закрыть все вопросы и подтянуть хвосты. Но у меня есть причина — я собираюсь увезти Лизу по официальной версии в другой город. Там поселить в какой-нибудь старой развалюхе и проследить, чтобы она нашла себе работу. А что касается неофициальной версии, ее никому знать не надо.
Так что надеюсь, мой план пока для Ольшанского тайна.
Рус тоже что-то подозревает, но я ничуть не удивлен. Он мой близнец, мы всегда хорошо чувствовали друг друга.
— Слушай, брат, знаешь что, плюнь ты на эту суку. Давай ее в полицию сдадим, пусть ее посадят, — Рус нервно вышагивал по кабинету от одной стенки к другой. Я покачал головой.
— Нет, брат, она же тогда не успокоится. А ты хочешь, чтобы она потом смогла претендовать на Дамира? Много ей не дадут, я узнавал, за подмену детей в корыстных целях максимум до пяти лет светит. Выпустят через три года за хорошее поведение. Или попадет под амнистию и начнет твою жену с детьми кошмарить.
Здесь брат насторожился и чуть меня не спалил.
— Она и так не успокоится, брат. Такие как она только в могиле успокаиваются. Разве ей можно заткнуть рот?
— Можно, — я постарался быть как можно более убедительным, — особенно если она поймет, что ее терпимое благополучие напрямую зависит от закрытого рта.
Не знаю, насколько у меня получилось, но Рус как будто поверил. А я сказал правду.
Если Лиза останется жива, — все равно, в тюрьме или нет, — она не даст покоя семье брата. Амиру она мать по документам, Дамиру — по крови. И если я могу лишить ее материнских прав, то где гарантия, что она не станет потом угрожать Русу и Диане сделать ДНК-анализ с Дамиром по решению суда?
Она биологическая мать, а Рус и Ди генетически Дамиру никто. И какое решение примет суд, тоже никому не известно.
Поэтому всем будет лучше, если Лизы не станет. Но она не из тех, кто для спокойствия окружающих может тихо скончаться. Она будет гадить до конца, так что…
Так что у меня нет выхода. Кто-то должен покончить с этим раз и навсегда.
Не скажу, что мне легко далось это решение. Сейчас я не перестаю думать о Соне, и иногда проскальзывает мысль, что я делаю неправильный выбор. И что может стоит попробовать…
Но сам себя одергиваю.
Это странно, но пока я думал, что по-настоящему ей изменил, было легче поверить, что смогу ее вернуть. Почему же теперь я уверен, что ничего не выйдет?
Может, потому что я предал не просто доверие, а еще и безопасность? Не смог защитить свою жену, повелся на развод двух по сути посторонних мне людей?
Как можно вернуться ко мне после такого?
Как раз тут я Соню пойму. После корпоратива я чувствовал, что со мной творится что-то не то, но слепо доверился Сикорскому. В очередной, сука, раз.
Что стоило заехать еще в одну клинику? Что стоило сделать тест ДНК, когда Лиза пришла со своей беременностью, в нескольких лабораториях?
Ничего. Вообще ничего не стоило.
И даже когда все случилось, я мог переступить через свою гордость и обратиться за помощью к Ольшанскому. Он сам сказал, что помог, если бы я пришел.
Но я не пришел. И не попросил.
Я как будто утверждаюсь в правильности выбранного решения, но потом думаю о Соне, и вновь возвращаюсь на свои круги ада.
И отец, и мать твердили нам с Русом, что для мужчины главное — оставить после себя наследника. Сына. На худой конец дочь, которая потом родит внука. Когда я спрашивал, для чего, ответ был однозначным: чтобы было кому продолжить род, передать бизнес. Оставить наследство.
Теперь я понимаю, что все это полная чушь.
Почти три года я считал, что у меня есть сын. Наследник. Я и мысли не допускал, что он не мой, но ничего к нему не испытывал. Сейчас мне даже немного совестно перед братом, что я был так равнодушен к его ребенку. И я очень рад, что у Амира теперь нормальная семья и нормальные родители.
Я толком и не видел Сонину дочку, но когда я думаю о них обеих, внутри разливается тепло. Не потому что это какая-то особенная малышка, а потому что она Сонина. Моей Сони.
Пусть она не мой ребенок, это не имеет ровно никакого значения. Если женщина любимая, то и ее ребенка любишь как своего. Жаль, я так и не успел познакомиться с Сониной дочкой.
Если бы не Лиза, я бы попытался вернуть Соню. Сделал все возможное и невозможное, чтобы получить ее обратно вместе с ее девочкой.
Только мои грехи некому искупить. И никто за меня этого не сделает.
На торпеде вибрирует телефон, смотрю на экран — Диана.
— Рустам, ты скоро? — Ди нетерпеливо дышит в динамике. Лениво оглядываюсь по сторонам.
— А надо?
— Демид звонил, просил, чтобы ты тоже был.
— Ладно. Я уже почти приехал. Куда идти?
Ди называет этаж и номер кабинета. Поднимаюсь лифтом на четвертый этаж, нахожу своих. Дамир обхватывает мои ноги, ерошу ему макушку, протягиваю руку.
— Дай пять.
Мальчишка с радостью лупит маленькой ладошкой по моей широкой ладони, и я прохожу дальше по кабинету.
Как же круто быть просто хорошим дядей для своих двоих племянников!
Прячу руки в карманы, поворачиваюсь к окну. За спиной хлопает дверь, слышу голос Демида, чересчур радостный и бодрый:
— Я привез вам донора.
Ну раз донора, то ясно, и почему бодрый, и почему радостный. Оборачиваюсь, отталкиваюсь от подоконника и непроизвольно дергаюсь, когда вижу бледное, измученное лицо Сони.
Что она здесь делает? Это она что ли донор?
Взгляд скользит ниже по ее руке и упирается в маленькую девочку, которая со страхом цепляется обеими ручками за ее ладонь.
Ноги сами собой делают шаг вперед. А ведь я был уверен, что они намертво приросли к полу.
Это наверняка Сонина дочка. Только почему легкие как будто закупориваются, и сердце перестает качать кровь, замерев в оцепенении? И почему внутри все леденеет и покрывается инеем?
Потому что дочка Сони как две капли воды похожа на Амира.