— Но я заканчиваю позднее.
— Сегодня ты заканчиваешь в девять, — сказал, как отрезал. — Все, свободна.
На ватных ногах я поплелась к двери, взялась за ручку.
— Что-то еще? — поинтересовался.
— Ага. Да… Я подумала… Подумала, что стабильность — это хорошо. Буду обеспечена рабочим местом надолго, стаж наработается, отлично. А быстрые и сомнительные способы заработка меня не интересуют, спасибо! — сказала скороговоркой и вылетела из кабинета хозяина клуба.
Выйдя в коридор, я задышала через рот, как будто только что пробежала спринтерский забег, и просто не могла дышать иначе.
Дверь за спиной хлопнула.
Черт…
Я припустила быстрым шагом. На повороте обернулась, босс следовал за мной по пятам, преследуя, как большая мрачная тень. Бежать было бы глупо, я вернулась на рабочее место, с тоской ожидая, когда все разгонится и не останется времени на безделье. Но посреди недели всегда было довольно тухло.
Поэтому Мирасов спокойно подошел и встал рядом, подпер массивным плечом колонну.
— Ты меня боишься, что ли? — протянул.
— Нет.
— Но сбегаешь, как от черт от ладана.
— Я — черт, а вы — ладан?
Ну и самомнение у придурка! Надо же, святоша нашелся…
Хотелось что-то сказать, но я крепко-крепко сжала челюсти.
Если его игнорировать и вести себя, как будто ничего не было, он отстанет.
Равнодушие надоедает.
Игнор и равнодушие, равнодушие и игнор.
Но Мирасов сверлил меня жуткими глазищами.
Как можно игнорировать такой взгляд?
От него в грудной клетке воздух спирало, нечем было дышать и сердце стрекотало, как сумасшедшее…
К счастью, появились еще выпивохи-завсегдатаи, и я поспешила к ним, но вдруг…
Мой локоть оказался захвачен в цепкий плен сильных пальцев, спины коснулись пуговицы рубашки Мирасова. Жутко ледяные, а сам он — горячий.
Эта игра на контрастах выводила из равновесия.
Ему ничего не стоило со мной поиграться и загнать в ловушку!
— Трусишка? Казалась такой бойкой, Санька! — тихо прококотал в мои волосы. — Сегодня в девять. Отказ не принимается. Пошла!
***
«В девять!»
К черту его… То есть, к сородичам.
И до девяти осталось всего-ничего.
Сбежать?
Но как же подписанные бумаги?
Может быть, ничего подписывать не надо было?
Или моя корявая подпись не будет считаться моей?
Голова разболелась от этих мыслей и переживаний…
Еще и мама ответила на сообщение, прислала голосовое, голос уставший, жаловалась на зубную боль.
Я перезвонила ей, завернув в коридор, ведущий в служебные помещения.
— Мама, привет. Как дела? Что у тебя с зубом?
— Разнылся, проклятый. Анальгинку положила, не помогает что-то…
— Мама, давно пора лечить. Я же деньги отправляла два дня назад. Ты говорила, сегодня пойдешь. Не дошла, что ли? — спросила я, жуя зубочистку.
— Да так… Потом схожу. Ничего, само пройдет.
— Ма, не пройдет. Ты чего ждешь? Флюс начнется. Чтобы завтра пошла…
Мама замялась, суетливо заверила, что сходит, а потом вдруг перескочила на тему засолок соседки, которые были очень вкусными.
Я почуяла неладное.
— А ты чего тему меняешь, ма? Ну-ка… Ты завтра зуб свой больной лечить пойдешь? С утра! Я тебе позвоню…
— Сашенька… — вздохнула она.
— Господи, — простонала я. — Аааа… Мама, ну нет… Нет… Только не говори, что ты этому огрызку опять денег дала.
— Сашенька, это твой отец!
— Обсос, огрызок, утырок вонючий! — повысила я голос. — Ма, сколько можно?! Ты, блин… Я в шоке просто! Он тебя кинул, к шалаве под юбку нырнул, а ты ему еще и деньги даешь. Деньги, которые я тебе прислала. На лечение, блин! — завопила.
— Сашенька, не кричи. Не чужие же люди…
— Ааа… Так что у не-чужого случилось на этот раз? Понос, золотуха? Или…
— У твоего братика по отцу серьезное отравление. Саш, это тебе не прихоти какие-то.
Я отупело уставилась в стену напротив невидящим взглядом. Либо мама слишком добрая и до сих пор отца любила, либо я слишком злая. Но не испытывала я ни капли раскаяния.
— Извини, ма. Мне пора. Что со своими зубами делать, сама решай. Может, Александр Николаевич сподобится? — назвала отца по имени-отчеству. — Да поможет? Ну, не чужие же люди, в конце концов!
Дышать было нечем, вышла на улицу, дыша холодным воздухом.
Тупая, бессильная злость мутила изнутри.
Сколько денег я домой отправляла, думала, мама подкопит, ремонт сделает, здоровьем займется.
Каждый раз одно и то же!
Отец все до копейки вытаскивал. Смазливая рожа, красивый голос — любимчик женщин. Никак мама ему не могла отказать! Выходит, что он не только мать доил, но и меня — тоже.